— Вопервыхъ, не только не ненавидитъ, но любитъ.
— Ужъ позволь мнѣ знать, ненавидитъ за то, что я нахожу, что всѣ его сочиненія написаны прекраснымъ языкомъ, но вода, и за то, что говорилъ ему это. — Но Константинъ Левинъ съ трудомъ могъ сбить его съ этой темы. — Ну, хорошо, оставимъ. Чтоже тебѣ про меня знать? Таже исторія. Въ Кіевѣ лроигралъ все, занялъ, не отдалъ.
— Но сколько?
— Ахъ, все равно, и если заплачу и если не заплачу. Я давно сказалъ, что вы за меня не отвѣтчики. Ну, имя ваше я въ грязи таскаю. Ну, это не бѣда. Пожалуй, я назовусь Левинскимъ. Одно утѣшительно — это то, что когда мы оба умремъ и на томъ свѣтѣ вспомнимъ съ Сергѣемъ Дмитріевичемъ, какъ онъ обижался на меня за то, что я имя его въ грязи таскаю. Ну вотъ увидишь, что мы тамъ никакъ не будемъ въ состояніи понять, что такое это должно означать, — сказалъ онъ, какъ и всегда отвлекая разговоръ отъ себя.
— Да этакъ, пожалуй, мы тамъ и не поймемъ, что такое значитъ, что мы братья.
— Нѣтъ, — визгливо и широко раскрывая ротъ, прокричалъ Николай Левинъ, — Нѣтъ, это мы поймемъ, и многое еще поймемъ. Мы поймемъ все настоящее, коренное, — заговорилъ онъ восторженно, блестя глазами изъ лица, которое теперь было совершенно другое, чѣмъ то, которое увидалъ Константинъ Левинъ, войдя въ комнату. Теперь это было вдохновенно-прелестное лицо, каждое движеніе этаго лица приковывало къ себѣ вниманіе. Вообще въ эту минуту, послѣ 5-ти рюмокъ водки, Николай Левинъ находился въ самомъ выгодномъ моментѣ своего пьянства. Мысли еще своимъ обиліемъ не затемняли слова, и языкъ дѣйствовалъ еще послушно. Нѣтъ, все das Echte[1] мы и тамъ поймемъ, оно вездѣ одно. Мы поймемъ то, что насъ съ тобою связываетъ, то, зачѣмъ ты пріѣхалъ сюда ко мнѣ, да, вотъ этотъ твой взглядъ, old boy,[2] — сказалъ онъ, замѣтивъ, какъ слезы выступали на глаза брата, — вотъ это, — сказалъ онъ, указывая на Машу, — то, что насъ связываетъ, связало съ ней. Вотъ съ этой б....., да.
— Вы бы поменьше пили, Николай Дмитричъ, — сказала Маша, вызванная этимъ обращеніемъ.
— Да ты думаешь, она ничего непонимаетъ? Она все это понимаетъ лучше всѣхъ насъ. А что, вѣдь не похожа она на б....., и правда, что есть въ ней что то хорошее, милое, — сказалъ онъ.
— Вы, я думаю удивляетесь на него, — сказалъ Константинъ Левинъ, чтобы сказать что нибудь.
