забытъ этого милаго часа, который она провела съ Анной. Анна, какъ будто для того чтобы жалѣли о ней, была еще милѣе, дѣти не отходили отъ нея, и мальчика обманули и услали внизъ, а то онъ рыдалъ, какъ только заговаривали объ ея отъѣздѣ.
— Ну, прощай, милый, милый другъ, — говорила Долли, обнимая ее при прощаньи. — То, что ты сдѣлала, я не забуду никогда.
— Да чтожъ я, — застѣнчиво улыбнулась [Анна].
— Ты меня поняла, ты меня поняла, и ты прелесть.
«Ну, все кончено, и слава Богу, — подумала Анна какъ только она сѣла одна съ Аннушкой въ вагонъ, — все кончено, и слава Богу, а я дурно поступила, и я могла увлечься, да, могла».
Ни знакомыхъ, ни пріятныхъ лицъ никого не было. Попробовала почитать, бросила, и началось то волшебное тяжелое состояніе — полусвѣтло, чужія лица, шопотъ, вздрагиванье, то тепло, то холодно, а тамъ отворенная дверь, мракъ, буря, снѣгъ и подтянутый кондукторъ съ слѣдами бури на воротникѣ.
Барыня больна жаромъ. Анна сняла шубу, все жарко, и нервы натянуты; воздуха, дышать, дышать. Она надѣла шубку и на первой станціи вышла на крылечко. Аннушка бросилась. «Нѣтъ, я подышать». Буря, свистъ, стукотня. «Депеша дан[а]. Сюда, пожалуйста», и тѣни. Страшно, жутко, кто себя знаетъ, что будетъ. — Вдругъ фигура мужская. Она посторонилась пройти, но онъ къ ней.
— Не нужно ли вамъ чего? — съ низкимъ поклономъ.
— Какъ вы! — и она поблѣднѣла. — Вы зачѣмъ ѣдете?
— Чтобъ быть съ вами.
— Не говорите этаго, это гадко, дурно для васъ, для меня.
— О если это что нибудь для васъ.
Она задыхалась отъ волненія.
— Зачѣмъ? Кто вамъ позволилъ говорить мнѣ это?
— Я не имѣю права, но моя жизнь не моя, а ваша и навсегда.
Она закрыла лицо руками и шла въ вагонъ. Всю ночь она не спала, старушка сердилась; колеблющійся свѣтъ, тряска, свистъ, стукъ остановки и буря, бѣснующаяся на дворѣ.
⟨У однаго изъ главныхъ лицъ Москвы былъ большой балъ. Кити уговорила Анну ѣхать на этотъ балъ, и хоть не въ лиловомъ, какъ Кити непремѣнно воображала, а въ черномъ бархатномъ срѣзанномъ платьѣ, на которое Долли дала свои венеціанскіе гипюра-кружева. Анна ѣхала, и Кити была довольна.
Балъ этотъ долженъ былъ рѣшить ея судьбу, и она теперь, принеся въ жертву Левина, не сомнѣвалась ни минуты въ томъ, что она рѣшится по ея желанію.⟩
