головѣ, Ромодановскаго по руке; Шеин был бы убит, еслиб Лефортъ[1] не удержал Петра. Все были в ужасе, но Менщиковъ унялъ. [287]
В своем раздражении Петр не щадил ни старого, ни нового любимца: Менщикова за то, что тотъ плясалъ въ шпагѣ, так ударилъ, что у того полилась кровь изъ ноздрей, а потом на пиру у полковника Чамберса он схватил Лефорта, повалилъ на полъ и билъ ногами. [290]
Тяжелая мысль давила Петра. Особенно приводило его в отчаяние любимое дело, кораблестроение, при воспоминании о том, что он видел в Голландии и Англии и о том, что оставил в Воронеже. Через два дни после осенних стрелецких казней, вечером 23 октября Петр поехал в Воронеж и оттуда писал Виниусу: «Облакъ сумнѣнія какъ бы закрывает мысль нашу, да не укоснеет сей плод, какъ плодъ финика не для меня». [290]
В конце 1698 года царь возвратился в Москву и на Рождестве тешился одною из любимых своих забав: ѣздилъ Христа славить на 80 саняхъ наряженный с большою свитою. Передъ казнями освящалъ Лефортовъ дворецъ: назначено было большое торжество для открытия или посвящения этого храма Бахусу. [292]
Петр еще до поездки за границу разрѣшилъ продажу табака.[2] [295]
Петр во время трехдневного пребывания в Раве был вполне очарован Августом. По возвращении в Москву Петр щеголял в кафтане Августа. Восхищеніе отъ Августа — не могъ нахвалиться. [327]
1700 походъ къ Нарвѣ. 23 сентября Петр стал перед Нарвою и немедленно занялся приготовлением к осаде вместе с саксонским инженером генералом Галлартомъ [присланным] отъ Августа. [349]
Осада, по словам Гуммерта[3]не удалась, отъ того, что «мы имели лазутчиков и ведомцев и обо всем хорошо ведали, но руками никто не хотел приняться: ходили как кошки около горячей каши и никто не хотел пальцев ожечь». Какъ кошка ходилъ около угля; а былъ жаръ — остылъ [350]
К нему [Петру] приехал отлично рекомендованный генерал цесарской службы Герцогъ фон Круи. [351]
Кроме искусства, опытности и бодрости на шведской стороне главным условием успеха для Карла было то, что русские войска были растянуты на огромном протяжении, кроме того сильная вьюга била прямо в лицо; сюда же присоединилась подозрительность: предводители Нѣмцы будут ли усердно сражаться против своих? Вот почему, когда Шведы ворвались в лагерь, подъ Нарвой [раздался] крикъ: Нѣмцы измѣнили. [351]
Дисциплина исчезла; в страшном озлоблении русские начали кидаться на иностранцев и бить их. Видя это, фон Круи закричал: «Пусть сам черт дерется съ этими солдатами», бросился бежать вместе с другими иностранцами и отдался въ плѣнъ. При этом всеобщем смятении и бегстве не смялись и не побежали два полка: Преображенскій и Семеновскій полки огородились рогатками и бились. [352]
