— Что вы говорите? вѣдь мы старые пріятели. Какъ я радъ. Ахъ, бѣдный, что онъ выстрадалъ! его жена писала разъ моей женѣ. Но генералъ не досказалъ, что она писала, потому что его партнеры, разыгрывавшіе безкозырную, сдѣлали что-то не такъ. Говоря съ Иваномъ Павлычемъ, онъ все косился на нихъ, но теперь уже совершенно бросился къ нимъ и стуча по столу, доказалъ таки, что надо было играть съ семерки. Иванъ Павлычъ прошелъ дальше, тоже между разговорами сообщилъ двумъ, тремъ почтеннымъ людямъ свою новость. (Иванъ Павлычъ по годамъ и положенью находился на распутьи между молодымъ и почтеннымъ человѣкомъ; онъ былъ статской совѣтникъ и когда танцовалъ, то уже улыбался и разсказывалъ про это.)
Этотъ отзывъ смутилъ Иванъ Павлыча и, чтобы получить окончательное разрѣшеніе задачи насчетъ того, слѣдуетъ ли или не слѣдуетъ радоваться новости и какъ судить о ней, онъ направилъ шаги свои къ умной комнатѣ, въ которой засѣдали великіе политики, мыслители, ораторы, которыхъ онъ зналъ также коротко, какъ и молодежь кутилъ, и стариковъ сановниковъ, и журналистовъ, и литераторовъ, и знаменитыхъ изгнанниковъ. — До 56 года Иванъ Павловичъ держался болѣе людей сановитыхъ, господъ и дамъ, но никогда не разрывалъ связей съ своими полковыми, служебными и холостыми товарищами и послѣ своей женитьбы, камеръ-юнкерства и довольно значительнаго мѣста точно также и послѣ 56 года, во время котораго онъ недолго былъ въ недоумѣніи: «что все это значитъ?» онъ не разорвалъ своихъ связей съ сановитыми людьми, но сталъ болѣе придерживаться людей либеральныхъ и знаменитыхъ и, какъ тѣ такъ и другіе, казалось для него и для нихъ, были его пріятелями. Никто изъ этихъ пріятелей не могъ бы сказать, въ какихъ отношеніяхъ онъ находился съ Пахтинымъ, но что-то такое было. Пахтинъ всегда говорилъ немножно такъ, какъ будто онъ смѣется и кого-то передражниваетъ. Такъ что, ежели Богъ далъ, хорошо сказалъ, попалъ въ тактъ, такъ пускай это будетъ серьезно, не попалъ, такъ легко всякому понимать, что это была шутка. Кромѣ того, съ человѣкомъ, съ которымъ онъ говорилъ второй разъ, иногда даже и первый разъ въ жизни, онъ говорилъ, какъ будто напоминая ему старыя хорошія времена, когда они вмѣстѣ спорили, или волочились, или кутили, или ораторствовали. И такая была удивительная увѣренность у Ивана Павловича, что всѣмъ его собѣсѣдникамъ точно казалось, что, говоря съ нимъ, вспоминаются какія-то общія потѣхи буйной юности. Это было тѣмъ болѣе замечательно, что не только съ тѣми, съ которыми онъ говорилъ 2-й разъ, но ни съ кѣмъ никогда онъ не спорилъ, не кутилъ, не
