и Болконских возвращением Николая Ростова из Воронежа к своему полку, находившемуся уже в тарутинском лагере.
После вставки новых пяти глав продолжалась отделка имевшихся в первой редакции глав о жизни Пьера в плену. Переработав текст до сцены расстрела «поджигателей» (гл. IX—XI), Толстой стал заново писать следующую главу, повествующую о внутренних переменах Пьера (то, что составило впоследствии содержание гл. XII следующей части), а затем о впечатлении, произведенном на Пьера расстрелом «поджигателей». «Пьер почувствовал в первый раз, что все те условные преграды — рождения, воспитания, нравственных привычек, которые до тех пор отчуждали его от товарищей, — были уничтожены. Пьер с этого дня сблизился с своими товарищами — солдатами, крепостными и колодниками. И в этом сближении нашел новые, еще не испытанные им интерес, спокойствие и наслаждение».[1] Платона Каратаева в этом варианте все еще нет. Описание глубоких перемен, происшедших в Пьере за время пребывания его в плену, было предметом напряженнейшей работы. Рукописи красноречиво свидетельствуют об этом: Толстой писал, исправлял, зачеркивал и вновь отбрасывал написанное. В третьей редакции появился Платон Каратаев. Образ его создался легко, и с момента возникновения этого образа он был неотделим от Пьера. Имя и фамилия определились сразу, а для его военного звания и условий, при которых он попал в плен, Толстой подбирал определения: то «раненый унтер-офицер», то «унтер-офицер Томского полка, взятый французами на пожаре Гостиного двора», то «унтер-офицер Томского полка, взятый французами в гошпитале». Внешний облик Каратаева и его первая беседа с Пьером почти совпадают с окончательным текстом. Поля листов рукописи с первым вариантом характеристики Платона Каратаева, а также следующей рукописи, с исправленной копией этих же глав, заполнены пословицами, выписанными из книги «Пословицы русского народа» В. И. Даля. К этому же времени следует отнести отдельный листок (рукопись № 29), вдоль и поперек исписанный пословицами из того же сборника. Это заготовки для речи Платона Каратаева.[2]
В отличие от окончательной редакции все главы о Пьере в плену вплоть до выхода пленных из Москвы шли последовательно, не перебиваясь другим текстом.[3] Только в корректуре установилась композиция второй и третьей частей пятого тома. Работа над этими главами была очень сложной, требовала многократной переработки, и всего вероятнее, что она задерживала окончание всего тома в намеченный срок летом 1868 г. В процессе обработки Толстой стремился к более детальному показу окружавшей Пьера обстановки и много работал над описанием душевного состояния Пьера в новых условиях, в которых, как и во время Бородинского сражения, Пьер получил много до того ему неизвестных впечатлений, способствовавших его духовному перерождению.
В одном из дальнейших вариантов дана подробная характеристика
- ↑ Опубл. т. 15, вар. № 255.
- ↑ Опубл. т. 13, стр. 45—47 №№ 32 и 33. См. также сборник «Лев Николаевич Толстой», Изд. Академии наук СССР, М. 1951, стр. 569—571.
- ↑ То есть по наст. изд. т. IV, ч. 1, гл. IX—XIII, и ч. 2, гл. XI—XIII шли подряд.
