долженъ признать, что или чужой сокъ имъ въ прокъ не идетъ, или что разсказы о повальной эксплоатаціи со стороны евреевъ совершенно невѣрны. Бѣдность, а не богатство огромнаго большинства русскихъ евреевъ прежде всего поражаетъ всякаго. Эта бѣдность часто ни съ чѣмъ не сравнима:, если-бы несчастный, голодный еврей, живущій со своею голодною семьею въ какомъ-нибудь предмѣстьѣ Вильны, узналъ, что не только сытый, но пресыщенный петербургскій или московскій баринъ толкуетъ о накопленныхъ евреями богатствахъ, о томъ, что они живутъ эксплоатаціей окружающей ихъ среды, онъ счелъ-бы это за злую шутку; онъ по- думалъ-бы, что такъ говорятъ, какъ говорятъ о дуракѣ, что у него ума палата, или о бродягѣ, что ему принадлежитъ весь міръ…
Типичная еврейская семья черты осѣдлости живетъ въ невозможныхъ лачугахъ, одѣвается въ лохмотья, питается, да и то не каждый день, самою дешевою дрянною селедкою, картофелемъ и хлѣбомъ, и все это въ самомъ мизерномъ количествѣ, еле-еле достаточнымъ для того, чтобы не умереть съ голоду; такихъ еврейскихъ семей не тысячи, а сотни тысячъ. И такихъ людей называютъ съ легкимъ сердцемъ эксплоататорами. Можно еще сказать, что они будутъ эксплоататорами, но что они теперь эксплоататоры — это просто трагикомическое утвержденіе, какая-то мрачная шутка. Говорятъ, что если спустить съ цѣпи голодныхъ, то они съѣдятъ сытыхъ. Но такіе ли ужъ сытые тамбовскіе, рязанскіе крестьяне, чтобы привлечь аппетиты нищихъ евреевъ, которые никакъ не ухитряются достать довольно хлѣба для себя и для дѣтей своихъ въ насиженныхъ мѣстахъ? Но затѣмъ, если бояться голодныхъ, то слѣдуетъ спросить, кто же ихъ сдѣлалъ такими? Не тѣ-же ли, кто такъ теперь боится ихъ голоднаго аппетита? Логика, казалось-бы, должна подсказать, что если голодный опасенъ, то слѣдуетъ позаботиться о томъ, чтобы его прежде всего накормить и тѣмъ обезопасить его для другихъ; но этого не столько не могутъ, сколько не хотятъ сдѣлать, подъ предлогомъ, что накормить го-
