Императоръ Николай н Пушкинъ
65
кинь хотѣлъ подражать даже въ заглавіи старинѣ. Въ началѣ русских) театра, въ 1705 году, комедіей называлось какое-нибудь про-исшѳствіе историческое или выдуманное, представленное въ разговор ѣ. Въ спискѣ таковыхъ комедій, находившихся въ посольскою, прикаэѣ 1709 года, мы находимъ эаглавія: комедія о Фран-шасѣ, царѣ эпирскомъ и о Мирандолѣ, сынѣ его, и о прочихъ; комедія о честномъ измѣнникѣ, въ ней же первая персона Арцухъ (го-есть герцогъ) Фридерикъ фонъ Поплей; комедія о крѣпости Грубетона, въ ней же первая персона Александръ, царь македон-сеій, и тому подобное. Въ подражаніе симъ названіямъ Пушкинъ назвалъ свое сочиненіе Комедія о царѣ Борисѣ и о Гришкѣ Отрепьевѣ. Въ сей піесѣ нѣтъ ничего цѣлаго: это отдѣльныя сцены или, лучше сказать, отрывки изъ X и XI тома исторіи государства россійскаго, сочиненій Карамзина, передѣланныя въ разговоры и сцены. Характеры, проиэшествія, мнѣнія, все основано на сочиненій Карамзина, все оттуда позаимствовано. Автору комедіи принадлежитъ только разсказъ, расположеніе дѣйствія на сцены.
«Почти каждая сцена составлена изъ событій, упомянутыхъ въ исторіи, исключая сцены самозванца въ корчмѣ на литовской границѣ, сцены юродиваго и свиданія самозванца съ Мариною Мни-шекъ въ саду, гдѣ онъ ей признается, что онъ Отрепьевъ, а не царевичъ.
«Цѣль піесы—показать историческія событія въ естественномъ видѣ, въ нравахъ своего вѣка.
«Духъ цѣлаго сочиненія монархическій; ибо нигдѣ не введены мечты о свободѣ, какъ въ другихъ сочиненіяхъ сего автора, і только одно мѣсто предосудительно въ политическомъ отношеніи: народъ привязывается къ самозванцу именно потому, что почи-таетъ его отраслью древняго царскаго рода. Нѣкоторые бояре увлекаются честолюбіемъ—но такъ говорить исторія. Имена почти всѣ историческія.
«Литературное достоинство гораздо ниже, нежели мы ожидали. Это не есть подражаніе Шекспиру, Гёте и Шиллеру: ибо у еигь поэтовъ въ сочиненіяхъ, составленныхъ изъ разныхъ эпохъ, всегда находится связь и цѣлое въ піесахъ. У Пушкина это разговоры, припоминающіе раэговоры Вальтера Скотта. Кажется, будто это составь вырванныхъ листовъ изъ романа Вальтера Схотга. Для русскихъ это будетъ чрезвычайно интересно по новости рода, и по отечественнымъ событіямъ; для иностранцевъ все это потеряно. Нѣкоторыя сцены, какъ, напримѣръ, первая на ру-бежѣ Россіи, сцена, когда монахъ Пименъ пишетъ исторію, а мо-юдой инокъ Гришка Отрепьевъ спить въ кельѣ, сцена Гришки Отрепьева въ корчмѣ на литовской границѣ и еще нѣкоторыя мѣ-ета истинно занимательны и народны; но въ цѣломъ составѣ нѣтъ
«ястор. вѣстн.», январь 1884 г., т. хѵ. 5