—г Полемическія статьи Пушкина -
497
полагаю—Польша взбунтована Гврманіѳб и Венгріей, и въ Прус-сін чтб-то готовится не доброе. И теперь именно раздражаютъ донельзя остзебцевъШ Какая польза отъ того, что я говорю правду? Ровно никакой! Въ началѣ польскаго бунта (въ 1831 г.), когда я составилъ изъ 3-хъ отрывковъ газетъ такую реляцію о возста-ніи, что князь Любецкій вѣрилъ, якобы она составлена въ Вар-шавѣ нашимъ тамъ агентомъ, графъ Бенкендорфъ обѣщалъ мнѣ золотыя горы, которыхъ я вовсе не хотѣлъ и не требовалъ. Онъ хотѣлъ выслать меня въ Варшаву, вмѣсто графа Гауке, для усми-ренія умовъ, и ужъ конечно я много сдѣлалъ бы добра,—меня не признали способнымъ! Писака бо есмь! Когда наши шли со стороны Праги на Варшаву, я написалъ къ Бенкендорфу: «зачѣмъ хотите пробивать лбомъ стѣну, когда можете переправиться чреэъ Вислу на прусской границѣ, и подойти къ Варшавѣ отъ Воли!» Бенкендорфъ задушилъ меня въ объятіяхъ,—а все я остался нулемъ: разъ въ жизни попросилъ бездѣлицы, и отказали со стыдомъ!! Но и интересы мои, и самолюбіе, и честолюбіе, кладу на жертвенникъ истины, и хотя знаю, что словеса нуля—пойдутъ на вѣтеръ, почитаю долгомъ высказать тб, чтб по моему мнѣнію полевно моему государю, которому я присягнулъ служить вѣрою и правдою!
«Тутъ можно было бы и много пояснить,
Да чтобъ гусей не раздразнятьі»—
— «Милостивый Государь
«Леонтій Васильевичъ!
«Программу г-на Киркора представлялъ я вашему превосходительству не для того, чтобъ испрашивать позволенів на иэданіе журнала на польскомъ языкѣ, зная, что это принадлежите министру просвѣщенія, который, разумѣется, не дозволить, но эта программа представлена мною только для свѣдѣній. Я той вѣры, что только убѣжденіемъ можно успокоить встревоженные умы и уязвленныя сердца въ Полыпѣ, и для убѣжденія у насъ ничего не предпринимается и, вѣроятно, долго еще не будетъ предпринято. Отъ чего это происходить, что не взирая на строгость мѣръ къ пресѣчѳнію всѣхъ покушеній противу русскаго правительства, безпрестанно появляются новыя жертвы? Отъ заблужденія! Надобно плакать и смѣяться, когда слышишь, чтб поляки говорятъ и чтб они за границею пишутъ о Россіи, не изъ злобы, но по невѣдѣнію, пе лож-нынъ извѣстіямъ и предположеніямъ. Непостижимо, что опровер-женіе заблужденій насчетъ Россіи столь же строго запрещено у насъ, какъ и самая ложь! Приказано всѣмъ молчать, и всѣ мол чатъ, а въ умахъ хаосъ, въ сердцахъ ядъ—просто нравственная чума! По моему мнѣнію, противу нравственной силы;
неуловимой силою фивическою, надлежало бы действовать нравствен-