— 97 —
Не является ли, въ самомъ дѣлѣ, появленіе неискусной, но, быть можетъ, лучшей попыткой, какая возможна для насъ въ настоящее время, разрѣшить, хотя бы грѵбо и произвольно, ту дилемму, когда каждая сторона считаетъ себя управомоченной, а другую—нападающей?
По крайней мѣрѣ, мнѣ оно представляется такимъ. Даже земельные и другіе законы, кажущіеся намъ основными, по моему мнѣвію, суть вторичнаго происхожденія. Я не глубокій знэтокъ исторіи законодательства, но склоненъ думать, что парламентере акты и обобщенія обычнаго права возникли путемъ закрѣпленія многихъ индивидуальныхъ рѣшеній, причемъ каждое такое индивидуальное рѣшеніе было наилучшимъ изъ всѣхъ возможныхъ при данныхъ условіяхъ.
Если это въ дѣйствительности такъ. т.-е., если законъ является грубой попыткой провести разграничительную линію между свободой и нападе-ніемъ, а не созвательнымъ и предумышленнымъ обманомъ привиллеги-рованными угнетенныхъ (а я думаю, что опредѣленіе государства, какъ «заговора», столь же безеодержательно, какъ и подобное же оиредѣленіе нѣкоторыми нашими друзьями изъ секуляристовъ церкви, какъ заговора священниковъ);—однимъ словомъ, если государство есть результатъ попы-токъ опредѣлить границу свободы, то никакая теорія, отрицающая государство, пе можетъ быть полной, если она не опредѣлитъ какъ нибудь иначе этой границы.
Суть нападенія, смыслъ того, что оно запрещено, заключается въ томъ, что оно причиняетъ страданія. Страданіе, даже вызванное надлежа-щимъ образомъ ограниченною свободою или сопутствующее ей, уже само по себѣ зло; оно~врагъ прогресса личности и общества. Если бы нападете было всегда пріятно, его бы считали похвальнымъ.
Такимъ образомъ, если я, проявляя свою свободу, причиняю кому-нибудь страдэніе, то, поскольку я причиняю страданіе, постольку я совершаю нападеніе. Если я купался нагимъ передъ человѣкомъ, шокированнымъ такимъ зрѣлищемъ, то, несомнѣнно, его щепетильность—непонятна. Однако, это не измѣняетъ того факта, что я умышленно оскорбилъ его, слѣдова-тельно, совершилъ нападеніе.
Стараясь логически опредѣлить эту разграничительную линію, я брелъ въ различныхъ направленіяхъ. Такъ, однажды мнѣ казалось, что индивидуальная свобода включаетъ право не дѣлать всего. То-есть, люди пмѣютъ право сказать другому: «ты вредишь намъ своими поступками; ты долженъ перестать такъ поступать». Но они не гшѣтотъ права сказать ему: «наше счастье требуетъ того, чтобы ты посту надъ такъ или иначе».
Я не думаю, что мысль моя неправильна, но ей ие хватаетъ точности въ выраженіи, а я не настолько искусенъ, чтобы восполнить зтотъ пробѣлъ.
Но изъ всѣхъ идей, на которыя мнѣ приходилось наталкиваться во время своихъ исканій, наиболѣе правильной кажется мнѣ идея о такъ иа-зываемомъ «непротивленіи», которая поистинѣ можетъ служить руководя-щимъ принципомъ. Лучше было бы сказать «неотомщеиіе», по и это слово не виолнѣ точно передаетъ мысль.
Въ основѣ этой идеи лежитъ смутное сознаійе, что никто въ паши
Вмѣсто книги. 7