хотя бѣшеный сѣверный вѣтеръ хлещетъ тамъ волны, и изъ безднъ, гдѣ спали, выплываютъ на поверхность чудовища, акулы и крокодилы съ разинутою пастью. Вѣрь мнѣ, дитя мое, жена моя, Матильда, не такъ опасно дикое, озлобленное море, не такъ опасенъ дремучій лѣсъ, какъ наше нынѣшнее мѣстоприбываніе! Какъ ни страшны волки и коршуны, акулы и другія чудовища морскія, все же страшнѣе, опаснѣе звѣри, что живутъ въ Парижѣ, блестящей столицѣ міра, въ этомъ поющемъ, прыгающемъ, прекрасномъ Парижѣ, аду ангеловъ, раю демоновъ. А мнѣ приходится оставить тебя здѣсь… вотъ отъ чего кружится и мутится моя голова.»
Передъ страдальцемъ возникаетъ образъ его родины, куда уже не вернуться ему. Видятся ему такіе же, какъ онъ, странники, помчавшіеся изъ родной земли на поискъ солнца и счастья. Наги и плохи возвращаются они. Нѣмецкая вѣрность, нѣмецкія рубашки износились на чужбинѣ. Смертная блѣдность на ихъ лицахъ; но утѣшно имъ умирать дома. «Тепло, какъ у яркаго очага, лежать въ нѣмецкой землѣ. А иной захромалъ на дорогѣ, и не дотащиться ему домой. Скорбя, про-
