— 274 —
Вотъ, вотъ брыкается... Держу пари, Что лѣстницей онъ грезить, какъ Іаковъ. А тамъ, смотрите, старый толстый Робииъ, Какъ онъ лежитъ спокойно н храпитъ; А на душѣ убійствъ, небось, съ десятокъ. Ну, будь бы онъ католикомъ, какъ мы, Грѣхи ему могли бы отнуститься! А то вѣдь еретикъ, и послѣ петли Ему и тамъ въ огнѣ горѣть придется...
Ратклиффъ.
(Все время тревожно ходитъ по комиатѣ вшдъ и впередъ
и поематриваетъ па часы). Не вѣрь тому—горѣть не будетъ онъ. Вверху тамъ судъ иной, не нашъ британскій. Вѣдь Робинъ мужъ, а мужа гнѣвъ берегъ, Когда кругомъ грошовыя душонки, Мерзавцы въ изобильи чуть не тонуть, Глотаютъ устрицъ, носятъ шелкъ и бархатъ, Купаются въ шампанскомъ, ночь лежать Въ грахамовской постели, а на утро, ІІо улицѣ, въ каретѣ золотой Катятъ себѣ, оглядывая гордо И свысока голоднаго бродягу, Чтб медленно, понурившись, бредетъ, Неся въ закладъ иослѣдніоіо рубашку...
(Съ горъкимъ смѣхомъ).
О, сытые разумники!.. Взгляни, Какъ хорошо они огородились Законами отъ всякаго вторженья Докучливыхъ голодныхъ бѣдняковъ! Бѣда тому, кто стѣну проломаетъ! Судья, палачъ и петля—все готово... Но пусть! ІІе всѣ боятся этихъ штукъ!
Томъ.
И я людей, какъ вы, дѣлилъ когда-то На два народа—сытыхъ и голодныхъ, Враждуіоіцихъ жестоко межъ собой; И такъ какъ я принадлежал!» къ голоднымъ, То съ сытыми частенько я сцѣилялся. Но видѣлъ я, что бой неравенъ нашъ,
И вб-время то ремесло оставилъ.