— '232 —
Священный камень жарко лобызалъ... Ты и сладка, н холодна, какъ онъ.
Зюлейма.
Когда во мнѣ ты чтишь свою святыню, То обломи кинжалъ твоихъ рѣчей; Оставь въ колчанѣ роковыя стрѣлы, Которыя мое пронзаютъ сердце, Не простирай съ мольбою къ небу руки, Чтобъ тѣмъ вѣрнѣй похитить мой покой. Меня и такъ твоя сразила вѣсть О смерти и Абдуллы, и Фатимы; Я ихъ любила, какъ отца и мать, И дочерью они Зюлейму звали. О, разскажи, какъ умерла Фатима?
Алманзоръ.
Больная мать лежала на постели, Я слѣва тихо плакалъ на кОлѣняхъ, А справа—мрачный и нѣмой отецъ, И ангелъ смерти съ пальмой примиренья Уже виталъ надъ милой головой. Я у него хотѣлъ отнять родную И все держалъ ея со страхомъ руку; Но какъ песокъ въ часахъ, все тише, тише Течетъ, такъ жизнь въ рукѣ ея слабѣла; Мгновенно то улыбка, то страданье Смѣнялись на лицѣ; когда же я Склонился къ ней, она, вздохнувъ глубоко, Сказала мнѣ: «Мой поцѣлуй Зюлеймѣ». При этомъ словѣ застоналъ Абдулла, Какъ пораженный на смерть дикій звѣрь. Скончалась мать,—и лишь ея рука Въ моей рукѣ лежала въ знакъ обЬта.
Зюлейма.
О, мать моя! о, добрая Фатима! Ты до конца свою любила дочь! Но онъ, Абдулла, ненависть ко мнѣ Унесъ съ собой и въ темную могилу.
Алманзоръ.
Нѣтъ, онъ ея въ могилу не взялъ. Правда,
Когда порой случайно называли