«О, пусти; пусти, Рамиро!»
Не смолкаетъ жалкій шопотъ;
И Рамиро неизмѣнно:
«Вѣдь меня ты пригласила».
«Уходи-жъ, во имя Бога!»
Клара вдругъ сказала твердо,
И едва сказать успѣла,
Какъ Рамиро вмигъ исчезнулъ.
Будто мертвая, недвижна
И блѣдна вдругъ стала Клара,
Обморокъ унесъ мгновенно
Свѣтлый образъ въ міръ свой темный.
Наконецъ, испугъ проходитъ,
И очнулась донна Клара,
Но раскрытыя рѣсницы
Вновь смыкаетъ изумленье:
Съ той поры, какъ балъ открылся,
Клара съ мѣста не сходила,
И сидитъ супругъ съ ней рядомъ…
Онъ тревожно говоритъ ей:
«Отчего такая блѣдность?
Что́ мрачитъ твой взоръ прекрасный?»
«Гдѣ-жъ Рамиро»… шепчетъ Клара,
И сковалъ языкъ ей ужасъ.
Но чело супруга гнѣвно
Омрачилось: «Здѣсь не мѣсто
Для кроваваго отвѣта —
Нынче умеръ донъ Рамиро».
ВАЛТАСАРЪ.
Ужъ часъ полночный наступалъ,
Весь Вавилонъ молчалъ и спалъ.
Лишь окна царскаго дворца
Сіяютъ: пиръ тамъ безъ конца.
Въ блестящей залѣ столъ накрытъ;
Царь Валтасаръ за нимъ сидитъ.
Съ царемъ пируетъ много слугъ;
Не молкнетъ чашъ веселый стукъ.
