— 4В9 —
ваютъ прекрасный четки и продаютъ ихъ во всей Романьѣ тЬмъ дороже, - что для нихъ въ вышеупомянутый праздникъ испрашивается предварительное благословеніе самого папы. Съ величайшимъ благоговѣніемъ стоялъ на колѣняхъ этотъ человѣкъ, но широкополую войлочную шляпу, въ которой помѣщался его товаръ—четки, онъ высоко держалъ на воз-духѣ, и въ то время, когда папа распростертыми руками . благословлялъ толпу, онъ потрясалъ своей шляпой и пере-ворачивалъ въ ней четки, подобно тому, какъ это дѣлаютъ продавцы каштановъ, когда жарятъ ихъ на жаровнѣ; онъ, иовидимому, добросовѣстно заботился о томъ, чтобъ часть папскаго благословенія досталась и четкамъ, лежащимъ въ шляпѣ, и чтобы всѣ онѣ были освящены равномѣрно.
' Я не могъ не вплести сюда эту трогательную черту благочестивой наивности и принимаюсь вновь за нить моихъ иризнаній, которыя всѣ имѣютъ отношеніе къ духовному процессу, который мнѣ пришлось пережить впослѣдствіи.
Самые ранніе начатки объясняютъ собою послѣдующія явленія. Несомнѣнно важно, что мнѣ уже на тридцатомъ году моей жизни преподаны были всѣ системы свободныхъ мыслителей, и къ тому же почтеннымъ духовнымъ лицомъ, которое нимало не пренебрегало своими священническими обязанностями, изъ чего я рано увидѣлъ, какъ безъ лице-мѣрія религія и скептицизмъ спокойно шли рука объ руку, и это породило во мнѣ не только невѣріе, но и проникнутое величайшею терпимостью равнодушіе.
Время и мѣсто также* очень важныя данныя: я родился въ конц'Ь скептическаго XVIII вѣка и въ городѣ, гдѣ во время моего * дѣтства господствовали не только французы, но и французскій духъ.
Французы, съ которыми я познакомился, дали мнѣ прочитать, долженъ сознаться, много грязныхъ книгъ, внушившихъ ынѣ предубѣжденіе противъ всей французской литературы.
Я и впослѣдствіи никогда не любилъ ея такъ, какъ она того заслуживаете и всего несправедливѣе относился къ французской поэзіи, которая была мнѣ противна съ самой моей молодости.
Въ втомъ прежде всего виноватъ проклятый аббатъ До-нуа, который въ дюссельдорфскомъ лицеѣ преподавалъ французскій языкъ и непременно хотѣлъ заставить меня писать французскіе стихи. Еще немного, и я по его милости возненавидѣлъ бы не только французскую поэзію, но
л поэзію вообще'.