— 437 —
берлинскихъ кулисъ, чѣмъ среди банаиовъ Индіи, и по прямой линіи находится въ родствѣ съ доброю «Клитемнестрой» и еще лучшими «Аррагонскими невѣстами».
Мы должны были предпослать нагаъ взглядъ на прежнія произведенія М. Бера, чтобы имѣть возможность тѣмъ сжатѣе и яснѣе высказаться относительно его новой тра-гедіи «Струэнзе».
Прежде всего замѣтимъ, что тотъ упрекъ, который мы не могли не сдѣлать только что его «Паріи», отнюдь не коснется «Струэнзе». языкъ котораго льется чистымъ, про-зрачнымъ ручьемъ и можетъ служить образцомъ хорошаго стиля. Здѣсь мы должны всей силой нашего дыханія надуть паруса похвалы, здѣсь Михаилъ Беръ является передъ нами наиболѣе выдающимся изъ всей массы нашихъ такъ-называемыхъ театральныхъ авторовъ, этихъ напыщенныхъ декламаторовъ, у которыхъ реторическіе ямбы, какъ гирлянды цвѣтовъ или какъ глисты, обвиваются вокругъ глу-пыхъ мыслей. Намъ было безконечно отрадно встрѣтить снова среди сухой песчаной пустыни, называемой нѣмец-кимъ театромъ, источникъ чистой, свѣжей воды.
Что касается сюжета, то г. Беромъ руководила опят; счастливая звѣзда, мы почти готовы сказать—счастливый инстинктъ. Исторія «Струэнзе» слишкомъ недавнее событіе, чтобы намъ нужно было разсказывать ее и прослѣдить, по обыкновенію, развитіе фабулы пьесы. Какъ легко догадаться, содержаніе ея состоитъ частью изъ борьбы министра-мѣща-нина съ высокомѣрной аристократіей, а частью изъ любви Струэнзе къ датской королевѣ Каролинѣ Матильдѣ.
Объ -этой второй основной темѣ трагедіи Бера мы не етанемъ вдаваться въ подробный разсужденія, хотя самому автору она представлялась настолько важной, что въ чет-вертомъ и пятомъ дѣйствіи онъ почти забылъ изъ-за нея. свою первую основную тему, и хотя эта вторая тема, можетъ-быть, покажется и другимъ людямъ настолько важной, что благодаря ей, постановка на сцену этой трагедіи встрѣтитъ, пожалуй, во многихъ мѣстахъ затрудненія съ высокопоставленной стороны. Достойно ли вообще либе-ральнаго правительства препятствовать драматическому изображенію доказанныхъ нстинъ—это вопросъ, который мы разберемъ въ свое время. Наша народная драма, на упадокъ которой такъ горестно жалуются, погибла бы со-всѣмъ безъ той свободы сцены, которая еще болѣе стара,
чѣмъ свобода печати и которая существовала въ полной