— 36 —
Марра и принимаегь поевященіе въ рыцари отъ Беранже. «Оагеііе», эта лицемѣрная «вагеііе йе Ггапсе» жаждетъ теперь республиканскихъ формъ правленія, всеобщей подачи голосовъ и т. д. Забавно сцотрѣть, какъ замаскированные священники разглагольствуютъ теперь на языкѣ санкюлотства, какъ они яростно кокетничаютъ краснымъ якобинскимъ колпакомъ, какъ, однако, порой на нихъ вдругъ находитъ страхъ—не надѣли ли они по разсѣянности, вмѣсто него, красной епископской шапочки, и какъ въ этомъ слу-чаѣ они на мгновеніе снимаютъ съ головы взятый на про-катъ уборъ, и весь свѣтъ замѣчаетъ ихъ тонзуру. Подобные люди тоже считаютъ себя въ правѣ ругать Лафайета, и въ этомъ они находятъ сладкій отдыхъ отъ кислаго республиканства, отъ насильственной свободы, которую они принуждены были наложить на себя.
Но чтб бы ни говорили ослѣпленные друзья н лицемѣр-ные враги, Лафайетъ остается послѣ Робеспьера все-таки самымъ чистымъ характеромъ французской революціи, а послѣ Наполеона онъ ея самый популярный герой. ІІапо-леонъ н Лафайетъ—два имени, которыя теперь во Франціи цвѣтутъ пышнѣе всѣхъ. Разумеется, слава ихъ различнаго рода; Лафайетъ воевалъ не столько ради побѣдъ, сколько ради мира, Наполеонъ сражался болѣе за лавры, чѣмъ за дубовый вѣнокъ. Разумѣется, было бы смѣшно измѣрять веу личіе обоихъ героевъ однимъ и тѣмъ же масштабомъ и возводить одного на пьедесталъ другого. Было бы смѣшно водрузить статую Лафайета на Вандомскую колонну, вылитую изъ добытыхъ въ столькихъ сраженіяхъ пушекъ, и видъ которой, какъ поетъ Барбье, не можетъ вынести ни одна француженка-мать. На этотъ желѣзный столбъ поставьте Нанолеона, желѣзнаго человѣка, чтобы здѣсь, какъ и въ жизни, онъ опирался на свою пушечную славу и, въ страшной изолированности возвышался до облаковъ, и чтобы такимъ образомъ у всякаго честолюбиваго солдата,, при созерцаніи его, недосягаемаго на этой высотѣ, излѣчивалось смирившееся сердце отъ суетной жажды славы; тогда этотъ колоссальный металлическій столбъ, служа громоотводомъ воинственнаго героизма, основалъ бы самый полезный миръ въ Европѣ.
Лафайетъ создалъ себѣ памятникъ лучше того, чтб стоитъ на Бандомской площади, и статую лучше той, которая сдѣ-лана изъ металла или мрамора. Гдѣ вы найдете мраморъ,
столь чистый, какъ сердце старика Лафайета, и металлъ,