—- 474 —
изобразить человѣка, котораго слава въ томъ состоитъ, что никто на лицѣ его не прочитаетъ его мысли, даже скорѣй прочтетъ противоположное тому, чтб онъ думаетъ. Это чело-вѣкъ, у котораго въ то время, какъ вы ему сзади дадите пинка, не исчезнетъ съ губъ стереотипная улыбка. Это че-ловѣкъ, который четырнадцать разъ давалъ фальшивую клятву, который своимъ искусствомъ лгать служилъ всѣмъ, смѣнявшимъ другъ друга, правительствамъ Франціи, когда имъ нужно было прибѣгнуть къ какой-нибудь убійственной подлости; такъ что при немъ вспоминаешь ту древнюю составительницу ядовъ, ту Локусту, которая, какъ преступная часть наслѣдства, переходила къ членамъ Августова дома и молча и вѣрно служила своими дипломатическими ядами одному Цезарю вслѣдъ за другимъ, и одному противъ другого. Когда я стоялъ передъ портретомъ фальшиваго чело-вѣка, котораго Шефферъ такъ вѣрно нарисовалъ, изобра-зивъ своими красками на его лицѣ даже всѣ его четырнадцать ложныхъ клятвъ, меня холодомъ прохватила мысль: кому назначено его только-что сваренное зелье въ Лондонѣ?
Генрихъ IV и Людовикъ Филиппъ I, два конныхъ портрета Шеффера въ натуральную величину, заслуживаютъ вог всякомъ случаѣ особенная) вниманія. Первый «1е гоі раг йгоіЪ йе сопдпёіе еі раг йгоіі йе паіззапсе», жилъ до меня; о немъ я знаю только то, что онъ носилъ бороду Непгу диаіге, и похожъ ли онъ, не могу судить. Второй, «1е гоі йез Ъаггісайез, 1е гоі раг 1а йи реиріе вои-ѵегаіп»—мой современникъ, и я могу судить, похожъ ли его портретъ, или нѣтъ. Я видѣлъ этотъ портретъ прежде, чѣмъ имѣлъ удовольствіе видѣть самого его величества короля, и признаюсь, что тогда съ перваго взгляда не узналъ его. Можетъ-быть, онъ былъ тогда слишкомъ взволнованъ; именно, это было въ первый день торжества польской ре-волюціи, когда онъ проѣзжалъ по улицамъ Парижа, посредп ликующей національной гвардіи и іюльскихъ героевъ, которые тогда всѣ, какъ безумные, ревѣли Рагівіеппа и мар-сельскій гимнъ и по временамъ выплясывали 1а сагта^поіе. Его величество король сидѣлъ на конѣ, отчасти какъ тріум-фаторъ по принужденію, отчасти какъ добровольный плѣн-никъ, взятый для украшенія торжественной процессіи; какъ символъ или пророчество, ѣхалъ подлѣ него развѣнчанный императоръ; двое юныхъ сыновей ѣхали тоже подлѣ него, какъ цвѣтущія надежды, и его одутловатая щеки сіяли
изъ-подъ^ густой чзѣни большихъ бакенбардъ. и въ слащаво