гуру monsieur Спонтини. Это дѣйствительно нашъ бывшій генералъ-директоръ берлинской Большой Онеры, композиторъ «Весталки» и «Фердинанда Кортсца» двухъ велико-лѣпныхъ ироизведеній, который долго еще будутъ цвѣсти въ памяти людей, которымъ долго еще будутъ удивляться, между тѣмъ какъ самъ авторъ не вызывает!» уже никакого удивленія и представляетъ изъ себя не что иное, какъ увядшее нривидѣніе, завистливо бродящее по свѣту и котораго злите жизнь живущихъ. Онъ не можете утешиться, что давно умеръ и что его властительски! жезлъ перешелъ въ руки Мейербера. Этотъ иослѣдній, по увѣренью мертвеца, вытѣснилъ его изъ его Берлина, который онъ всегда такъ сильно любилъ; и у кого хватаете териѣнья, изъ состра-данія къ прежнему величію, выслушивать его, готе можете до мельчайшей подробности узнать, какъ онъ собралъ уже безчпсленное количество документовъ, чтобы разоблачить интриги заговорщика Мейербера.
Idée fixe этого бѣднаго человѣка есть и всегда будетъ Мейерберъ, и разсказываютъ забавнѣіішія исторіи о томъ, какъ враждебность всегда оказывается безвредною, благодаря слишкомъ большой нримѣси къ ней тщеславія. Жалуется какой-нибудь писатель на Мейербера, что тотъ, на-нримѣръ, до сихъ поръ не нанисалъ музыку на стихи, посланные ему нѣсколько лѣте назадъ,—Спонтини быстро схватываете руку обиженнаго поэта и восклицаете: «<Гаі ѵоіге айаіге, я знаю средство, какъ вы можете отомстить Мейерберу; средство это самое действительное, и состоит!» оно въ томъ, что вы напишете большую статью обо мнѣ, и чѣмъ выше вы будете цѣнить мои заслуги, тѣмъ сильнѣе будетъ злиться Мейерберъ». Въ другой разъ Одинъ фран-цузскій министръ ругаете автора «Гугенотовъ» за то, что онъ, несмотря на большую любезность, какую оказывали ему здѣсь, нринялъ въ Берлинѣ рабскую придворную должность; и туте нашъ Спонтини радостно подскакиваете къ министру и восклицаете: «,Гаі ѵоіге айаіге, вы можете жесточайшимъ образомъ наказать неблагодарнаго, можете поразить его кинжаломъ, если сдѣлаете меня командоромъ ордена Ночетнаго Легіона». На этихъ дняхъ Спонтини застаете бѣднаго Леона Пилье, несчастнаго директора Большой Оперы, въ самомъ бѣшеномъ возбужденіи иротнвъ Мейербера, который черезъ пос]>едство г. Гуэна заявилъ ему, что, вслѣдствіе неудовлетворительности оиернаго персонала, онъ
еще не хочетъ ставить «Пророка». Какъ засверкали при