— 254 —
Да, я назвалъ вещь ея настоящимъ именемъ. Отъ того, чтобъ хоть для формы сдѣлаться французомъ, удержало меня безумное высокомѣріе нѣмецкаго поэта. То была идеальная прихоть, отъ которой я не въ'силахъ былъ избавиться. Въ отношеніи къ тому, чтб мы обыкновенно назы-ваемъ патріотизмомъ, я всегда былъ свободомыслящимъ, но тѣмъ не менѣе какой-то страхъ охватывалъ меня, когда мнѣ приходилось дѣлать что-нибудь, хотя отчасти имѣвшее характеръ отреченія огь отечества. И въ душѣ самыхъ просвѣіценныхъ людей всегда гнѣздится крошечка стараго суевѣрія, которое ничѣмъ не выгонишь; о немъ не любишь говорить, но оно постоянно живетъ своею неразумною жизнью въ самыхъ затаенныхъ уголкахъ нашей души. Брачное сожительство мое съ нашею милою дамою Германіею, бѣло-курою лѣнивицей, никогда не было счастливо. Правда, я помню ещснѣсколько прекрасныхъ лунныхъ ночей, въ который она нѣжно прижимала меня къ своей большой груди съ добродетельными сосцами; но эти сентиментальныя ночи всѣ на перечетъ, и къ утру, всегда наступала сердито зѣ-вающая холодность и начиналось безконечное ворчанье. Въ послѣднее время мы уже и обѣдали и спали отдѣльно. Но на формальный разводъ я не могъ рѣшиться. У меня никогда не хватало духу совсѣмъ сбросить съ себядомашній крестъ. Всякое отступничество для меня ненавистно, и я не могъ бы отречься ни отъ одной нѣмецкой кошки, ни отъ одной нѣмепкой собаки, какъ ни невыносимы для меня ея блохи и вѣрность. Живя среди знатныхъ и умныхъ свиней Перигора, которыя изобрѣли трюфли и питаются ими, я не чуждался скромныхъ свинокъ, которыя въ родимомъ тевто-бургскомъ лѣсу кормятся только плодами отечественныхъ дубовъ, какъ дѣлали ихъ добродЬтельные предки въ то время, когда Арминій разбилъ Вара. Я не потерялъ также ни одной щетинки изъ моего нѣмечничества, ни одной погремушки съ моего нѣмецкаго колпака, и до сихъ поръ имѣю право прикрѣпить къ нему черно-красно-золотую кокарду. До сихъ поръ я ймѣіо право говорить Масману: «Мы, нѣмецкіѳ ослы!» Натурализуйся я во Франціи, Масманъ могъ бы мнѣ отвѣтить: «только я нѣмецкій оселъ, а ты уже пересталъ быть имъ»—и при этомъ язвительно лягнулъ бы меня и разбилъ бы мое сердце. Нѣтъ, подобному позору я не подвергала себя. Натурализация, можетъ-быть, годна для другого сорта людей; пьяный адвокатъ изъ Цвейбрюкена,
соломенная голова съ желѣзнымъ лбомъ и мѣднымъ носомъ,