— 615 —
Оѵ дорогой, горячо ожидаемый Месеія! .
Гдѣ онъ тецерь, отчего онъ медлить? Можетъ-быть, онъ еще не родился, а можетъ-быть, лежитъ гдѣ-нибудь уже дѣлое тысячелѣтіе. спрятавшись и выжидая, когда ударить настрящій великій часъ освобожденія. Кто онъ такой? Старый ли Барбаросса, спяіцій въ Кифгейзерѣ на своемъ каменномъ стулѣ, и спящій такъ давно, что бѣлая борода его уже проросла сквозь каменный столь?.. Только но вре-менамъ онъ трясетъ во снѣ головою и сверкаетъ полузакрытыми глазами, иногда хватается за мечъ... и снова погружается въ тяжелый тысячелѣтній сонъ!
Нѣтъ, не императоръ Рыжая-Борода освободить Германію, какъ думаетъ народъ нѣмецкій, сонливый, грезящій народъ, который и своего Мессію не можетъ представить себѣ иначе, какъ въ образѣ стараго сонливца.
Вотъ евреи имѣютъ совсѣмъ иное понятіс о своемъ Мессіи, и когда, нѣсколько лѣть тому назадъ, я былъ въ Польшѣ и водилъ знакомство съ краковскимъ великимъ раввиномъ, Манассе бенъ-Нафтади, то на сердцѣ у меня становилось очень радостно и прицольно каждый разъ, какъ онъ говорилъ о Мессіи... Я уже не помню, въ какой книгѣ Талмуда заключаются подробности, которыя нередавалъ мнЬ со всею точностію великій раввинъ, да и вообще я удер-жалъ въ памяти только главныя черты этого описанія. Мессія, говорилъ мнѣ раввинъ, родился въ тотъ самый день, когда Іерусалимъ былъ разрушенъ тираномъ Титомъ Веспасіаномъ, и съ тЬхъ поръ живете онъ въ превосход-нѣйшемъ дзворцѣ неба, окруженный блескомъ и радостью, съ короною на головѣ, совсѣмъ, какъ король... только руки его скованы золотыми цѣпями!
— КащЛ—спросилъ я съ изумленіемъ:—что же зпачатъ эти золотыя цѣпиі
— Онѣ необходимы,—отвѣчалъ великій раввинъ, посмо-трѣвъ на меня хитрыми глазами и глубоко вздохнувъ;— безъ этихъ цѣпей Мессія, въ гЬ часы, когда онъ выходить изъ терпѣнія, можете вдругъ поспѣшить на землю и приняться, такимъ образомъ, слишкомъ рано за дѣло осзо-божденія. А нашъ Мессія не совсѣмъ спокойный ночной колпакъ. Онъ красивый, очень стройный, но необыкновенно сильный человѣкъ; цвѣтущъ, какъ молодость. Впрочемъ, образъ жизни его весьма однообразенъ. Болыпую часть утра онъ проводить въ обычной молитвѣ, или смѣется и шутить
со своими слугами, переодѣтыми ангелочками, которые