— Г>537 —
ихъ сочиненіяхъ никогда пе разсказалъ, съ какимъ аппетн-томъ, съ какимъ энтузіазмомъ, съ какимъ благоговѣніомъ, съ какимъ убѣжденіемъ, я пѣкогда, у доктора Шт . . . . , пожпралъ древне-еврейское блюдо шалеть. Но это кушанье, дѣйствительно, превосходное, и какъ нельзя болѣе прискорбно, что католичество не заимствовало у еврейства, между про-чимъ, и шалеть. Бьггь-можетъ, оно еще намѣрепо это сдѣ-лать въ будущемъ... п тогда евреи съ убѣжденіемъ примкнуть къ нему, потому что, какъ ясно видно, старый союзъ ихъ остается сплоченнымъ только посредствомъ шалета. Б8рне увѣрялъ меня даже, что отступникамъ, перешедшимъ изъ этого стараго союза въ новый, стбитъ только услышать запахъ шалета, чтобы ощутить извѣстную тоску по родпнѣ—синагогѣ, что шалеть есть, такъ-сказать, голосъ изъ святыни евреевъ.
Съѣздили мы также вдвоемъ въ субботу въ Борнгеймъ, чтобы тамъ напиться кофе и посмотрѣть на дочерей Израиля... Были тутъ красивыя дѣвушки, и прелестно пахнуло отъ нихъ шалетомъ. Бёрне вое мигалъ глазами. Въ этомъ таин-ственномъ миганьѣ, въ этомъ боязливо-похотливОмъ мигаиьѣ, которое страшится виутренняго голоса, выражалось все раз-личіе между его образомъ чувствъ и моимъ. Ббрне именно былъ, если не по мыслямъ, то тѣмъ болѣе по чувствамъ, рабомъ иазарейскаго воздержанія; и какъ всегда бываетъ съ людьми такого рода, которые хотя и признаютъ чувственное воздержаніе за высочайшую добродѣтель, но не могутъ вполнѣ примѣнять его на дѣлѣ, онъ только тайкомъ, дрожа и краснѣя, какъ лакомка-мальчикъ, дерзалъ вкушать отъ запретныхъ яблоковъ Евы. Но знаю, интенсивнѣе лп наслажденіе у этихъ людей, чѣмъ у насъ, лишенныхъ прп этомъ прелести тайнаго пользованія, нравственной контрабанды; вѣдв утверждаютъ же, что Магометъ для того заире-тилъ своимъ туркамъ нить вино, чтобы оно отъ этого казалось имъ еще вгсуснѣе.
Въ болыиомъ обществѣ Б(5рне былъ скупъ па слова и дѣлался разговорчивъ только въ бесѣдѣ вдвоемъ, когда ду-малъ, что съ нимъ бесѣдуетъ чсловѣкъ одинаковаго съ нимъ образа мыслей. Что Ббрно считалъ меня такимъ че-ловЬкомъ, это было съ его стороны заблужденісмъ, сдѣлав-шнмся виослѣдствіи для меня источникомъ очень миогихъ непріятностей. Уже тогда во Франкфуртѣ мы гармонировали съ нимъ только въ области политики, а отнюдь не въ области философіи, или искусства, или природы, которыя
были совершенно чужды ему. Вообще, характеры наши