— Г>511 —
кое состояніе неблагоприятно для писателя, который дол-женъ владѣть своимъ матеріаломъ и оставаться прекрасно объективнымъ, какъ того требуетъ художественная школа, и какъ поступалъ, между прочимъ, и Гете... онъ при этомъ дожилъ до восьмидесяти лѣтъ, и былъ министромъ и имѣетъ хорошій достатокъ... Бѣдный нѣмецкій народъ! Это твой величайшій человѣкъ!
...Хочется мнѣ разсказать здѣсь еще одну исторію—она уже со вчерашняго дня бродить у меня въ головѣ—это исторія изъ жизни императора Максимиліана. Но я слышалъ ее уже давно и всѣхъ подробностей не помню въ точности. Такія вещи забываются легко, когда не получаешь опредѣленнаго жалованья за то, чтобы каждые полгода заучивать наизусть старыя исторіи. Но что за важность, если вы забыли названія мѣстностей и хронологію; лишь бы помнить внутреннее значеніе разсказа, его мораль. Это-то собственно и звучитъ въ моей головѣ въ настоя-щемъ случаѣ и настраиваете меня грустно, до слезъ. Боюсь, какъ бы мнѣ не заболѣть.
Бѣдный императоръ былъ взятъ въ плѣнъ своими врагами и сидѣлъ въ тяжеломъ заточеніи. Кажется, это было въ Тиролѣ. Сидѣлъ онъ, одинокій и печальный, оставленный всѣми своими рыцарями и придворными, и никто не при-ходилъ къ нему на помощь. Не знаю, было ли у него уже въ то время то желтоватое, какъ сыръ, лицо, которое изображено на его Гольбейновскихъ портретахъ. Но полная ирезрѣнія къ людямъ нижняя губа, несомнѣнно, выступала впередъ еще рѣзче, чѣмъ на тѣхъ портретахъ. Какъ могъ онъ не презирать тѣхъ людей, которые при солнечномъ сіяніи счастья съ такою преданностью пресмыкались передъ нимъ, а теперь оставили его одного въ мрачномъ не-счастіи! Но вотъ внезапно отворилась дверь тюрьмы, и во-шелъ укутанный въ плащъ человѣкъ, и когда онъ снялъ илащъ, императоръ узналъ своего вѣрнаго Кунца фонъ-деръ-Розена, придворнаго шута. Этотъ человѣкъ принесъ ему угЬшеніе и совѣть—и то былъ придворный шутъ.
О, нѣмецкая отчизна! Дорогой нѣмецкій народъ! Я твой Кунцъ фонъ-деръ-Розенъ. Человѣкъ, должность котораго состоитъ, собственно, въ томъ, чтобы развлекать, и который обязанъ былъ только увеселять тебя въ счастливые дни,— онъ проникаете въ твою тюрьму въ дни скорби и бѣдствія; подъ этимъ плащомъ приношу я тебѣ твой мощный
ски-петръ и преісрасную корону—неужели ты не узнаешь меня,