— 445 — ^
добныхъ веіцей. Нельзя отрицать, что и нѣмцы любятъ свободу, но они любягъ ее иначе, чѣмъ другіе народы. Англи-чаиинъ любить свободу, какъ свою законную жену; от. владѣетъ ею, и если обращается съ нею не особенно нѣжно, то умѣетъ при случаѣ защитить ее, какъ мужчина, и горе тому франту въ красномъ сюртукѣ, который проникнетъ въ ея священную спальню,—будь это волокита или поли-цейскій служитель. Французъ любить свободу, какъ свою невѣсту. Онъ пламенѣетъ за нее, онъ бросается къ ея но-гамъ съ самыми пылкими клятвами, онъ дерется за нее на жизнь и смерть, онъ дѣлаетъ для нея тысячу глупостей. Нѣмецъ любить свободу, какъ свою старую бабушку».
Странно созданы люди! Въ отчизнѣ мы ворчимъ, каждая тамошняя глупость, каждая фальшь сердить насъ, и каждый день хочется намъ, точно дѣтямъ, уйти изъ нея ипо-бѣгать по широкому свѣту. А когда мы придемъ,наконецъ, въ этотъ широкій свѣтъ, онъ покажется намъ слишкомъ широкимъ, и начнемъ мы тайно тосковать ио узкимъ глу-постямъ и странностямъ нашей родины, и снова хочется намъ усѣсться въ старой, знакомой комнатѣ, и если можно, построить себѣ домъ за печкой, и грѣться въ ней, сидя на корточкахъ, и читать «Всеобщій Указатель Нѣмцевъ». То же самое случилось со мной во время поѣздки въ Англію. Едва скрылся изъ глазъ моихъ нѣмецкій берегъ, какъ пробудилась во мнѣ курьезная любовь къ тѣмъ тевтонски мъ лѣсамъ изъ ночныхъ колпаковъ и париковъ, которые я недавно еще оставилъ съ такою досадой—и когда отчизна ушла отъ глазъ моихъ, я нашелъ ее въ своемъ сердцѣ.
Отъ этого, можетъ-быть, голосъ мой пррзвучалъ какъ-то мягко, когда я отвѣчалъ желтому человѣку: «Любезный го-нодинъ, не браните нѣмцевъ! Если они и мечтатели, если они и грезятъ, то у нѣкоторыхъ изъ нихъ былитакія нре-красныя грезы, какихъ я не промѣняю на бодрствующую действительность нашихъ сосѣдей. Такъ какъ мы всѣ спимъ и грезимъ, то, можетъ-быть, намъ легко обойтись безъ свободы — потому что наши тираны тоже спятъ и грезятъ только о своемъ тиранствѣ. Только разъ мы проснулись— когда католическіе римляне отняли у насъ свободу грезить; тутъ мы начали действовать, и побѣдили, и затѣмъ снова улеглись и стали грезить. О, милостивый государь, не смѣй-тесь надъ нашими мечтателями: по временамъ, какъ лунатики, говорятъ они во снѣ чудныя вещи, и слово ихъ
становится сѣменемъ свободы. Никто не можетъ предвидеть