— 306 гг-
этой идеей, и она дѣлаетъ мелкоту маленышхъ еше замѣтнѣе. Римляне поэтому были въ одно и то же врем** величайшими героями и величайшими сатириками; героями, когда они дѣйствовали, между тѣмъ какъ думали о Римѣ, сатириками—когда они думали о Римѣ въ то время, какъ обсуждали дѣйствія своихъ товарищей. Смѣриваемая такимъ гро-маднымъ масштабомъ, какъ идея Рима, даже самая крупная личность должна была казаться карликомъ и вслѣдствіе этого дѣлаться жертвой насмѣшки. Тацитъ самый жестокій мастеръ въ этой сатирѣ именно потому, что онъ глубже всякаго другого чувствовалъ величіе Рима и мелкость людей. Совершенно въ своей стихіи онъ тогда, когда можетъ разсказать, какъ'злые языки на форумѣ разсуждали о ка-комъ-нибудь позорномъ поступкѣ императора; совершенно злобно счастливъ онъ тогда, когда можетъ сообщить о какой-нибудь сенаторской бѣдѣ, напримѣръ, о неудавшейся лести.
Я долго еще гулялъ между высокими скамейками амфитеатра, погруженный мыслями въ прошедшее. Какъвсѣзда-нія при вечернемъ свѣтѣ всего нагляднѣе обнаруживаютъ живущій въ нихъ духъ, такъ и эти стѣны разсказывали мнѣ своимъ отрывочнымъ . лапидарнымъ стилемъ глубоко серьезныя вещи; онѣ говорили о людяхъ стараго времени, п мнѣ казалось при этомъ, что я вижу передъ собою ихъ самихъ, вижу бѣлыя тѣни надо мною въ темномъ циркѣ. У меня на душѣ было такъ, какъ будто бы я видѣлъ Грак-ховъ съ ихъ вдохновенными мученическими глазами. «Тиве-рій Семпроній!—крикнулъ я внизъ:—я буду вмѣстЬ съ тобою подавать голосъ за аграрный законъЬ Видѣлъ я и Цезаря, онъ шелъ подъ руку съ Маркомъ Брутомъ. «Такъ вы снова примирились?»—сказалъ я. «Мы думали,—со смѣ-хомъ отвѣчалъ мнѣ Цезарь:—что оба правы, я не зналъ. что былъ еще Одинъ римлянинъ, кромѣ меня—и считалъ себя поэтому въ правѣ спрятать Римъ въ карманъ, и такъ какъ этотъ римлянинъ былъ именно мой сынъ, Маркъ, то онъ счелъ себя въ правѣ умертвить меня за это!» За ними обоими крался Тиверій Неронъ на туманныхъ ногахъ и съ иеопредѣленнымъ выраженіемъ лица. Видѣлъ я тутъ и жен-щинъ, между ними и Агриппину съ ея ирекраснымъ вла-столюбивымъ лицомъ, которое вызывало какое-то странное состраданіе, какъ старая мраморная статуя, въ чертахъ которой скорбь какъ бы окаменѣла. Кого ищешь ты, дочь
Германика? Я уже слышалъ ея жалобы... Какъ вдругъ раз-