— 26 —
наукъ юридическихъ, то оиѣ — тоже, какъ н слѣдовало ожидать— не могли привлекать его, несмотря на вышеупомянутый громкія имена профессоровъ, тѣмъ болѣе, что на-рядѵ съ этими двумя-тремя, стояло много тупыхъ бездарностей. Съ отвращс-піемъ вспоминаетъ онъ и долго впослѣдствіи о своемъ пребы-ваніи среди этихъ кладезей юридической премудрости; съ отвра-щеніемъ говоритъ, что «изъ семи лѣтъ, проведенныхъ мною въ нѣмецкихъ университетахъ три прекрасныхъ, цвѣтущихъ года потрачены на изученіе нѣмецкой казуистики».
Тѣмъ сочувственнѣе относился Гейне къ лекціямъ исторіи, исторіи литературы и эстетики. Профессора этихъ предметовъ смотрѣли на него такими же сочувственными глазами, — по крайней мѣрѣ тѣ, для которыхъ въ наукѣ важна была только ея живая душа, а отнюдь не мертвая буква, и которые пони^ мали, что именно этой живой душѣ могъ и хотѣлъ служить иашъ молодой студентъ, часто лѣнивый, часто на цѣлые днп убѣгавшій изъ аудиторіи на веселую пирушку, въ кипучую жизнь, часто до дикости оригинальный въ своихъ выходкахъ но всегда свѣжій, впечатлительный, необычайно умный и высокодаровитый. Между этими профессорами Гейне особенно любилт и уважалъ Августа Шлегеля, одного изъ вождей такъ-называе-мой романтической школы, большого знатока отечественной и иностранныхъ литературъ, даровитаго переводчика Шекспира, Кальдерона п другихъ поэтовъ, съ которыми была совсѣмъ незнакома нѣмецкая публика. Для молодого Гейне Шлегель представлялся «первымъ великимъ человѣкомъ», какого онъ видѣлъ послѣ Наполеона. Стоя передъ его кафедрой и слушая его лекціи, бѵдущій авторъ «Романтической Школы» ощущалъ «священный трепетъ, пробѣгавшій по его душѣ»; и если впослѣдствіи, по чисто-личной мстительности, онъ обрушился на бывшаго учителя съ несправедливою рѣзкостью, даже циническимъ неприли-чіемъ, то въ пору боннскаго студенчества только-что приведенный выраженія его относительно, знаменитаго профессора, были совершенно искренни.
Двумя причинами обусловливались чувства Гейне къ Шлегелю:
во-первыхъ, несомнѣннымп достоинствами этого послѣдняго, какъ