— 228 —
боязливымъ любопытствомъ проглядывали сквозь зелення вѣтви, а по голубому небу явственно плыла золотая звѣзда. Императоръ былъ въ своемъ простомъ зеленомъ мундирѣи маленькой, всемірно-исторической шляпѣ. Онъ ѣхалъ на бѣленькой лошадкѣ, и она шла такъ спокойно-гордо, такъ увѣренно, такъ изящно... будь я въ то время королевскимъ прусскимъ принцемъ, я бы позавндовалъ этой лошадкѣ. Небрежно, почти повиснувъ, сидѣлъ императоръ, одною рукою высоко держа поводъ, другою добродушно трепля по шеѣ лошадки... То была лучезарно-мраморная рука—могучая рука, одна изъ двухъ рукъ, который связали многоголовое чудовище анархіи и прекратили, ноединокъ народовъ,— и она добродушно трепала по шеѣ лошади. И лицо его было тоже того цвѣта, который мы находимъ въ мрамор-ныхъ головахъ греческихъ и римскихъ статуй. Черты этого лица были такія же благородно-пропорціональныя, какъ и у античныхъ фигуръ, и на лицѣ этомъ было написано: «Ты никакому богу не долженъ поклоняться, кромѣ меня». Улыбка, согрѣвавшая и успокоивавшая каждое сердце, мелькала на губахъ его, а между тѣмъ, всѣ знали, ^то стоило этимъ губамъ свиснуть—еі 1а Рпівзе п^ёхізіаіѣ ріііз; стоило этимъ губамъ свиснуть—и вся священная имиерія заплясала бы. А эти губы улыбались, и глаза тоже улыбались... То были глаза чистые, какъ небо; они умѣли читать въ сердцахъ людей, они разомъ понимали всѣ вещи міра сего, между тѣмъ какъ мы узнаемъ ихъ постепенно и ви-димъ только окрашенныя ихъ тѣни... Лобъ его не былъ такъ чисть: тутъ гнѣздились духи будущихъ битвъ, и по временамъ этотъ лобъ точно вздрагивалъ—то были твор-ческія мысли, великія мысли въ сапогахъ-скороходахъ, съ которыми духъ императора незримо пробѣгалъ по вселенной, и я увѣренъ, что каждая изъ нихъ дала бы нѣмецкому писателю обильный сюжеть для сочиненій на всю жизнь.
Императоръ ѣхалъ спокойно посрединѣ аллеи, ни одииъ иолицейскій чиновникъ не дѣлалъ ему замѣчанія; позади его, гордо сидя на вспѣненныхъ коняхъ, вся залитая аоло-томъ, ѣхала свита, барабаны били, трубы звучали, подлѣ меня вертЬлся сумасшедшій Алоизій и гнусилъ имена фран-цузскихъ генераловъ, невдалекѣ мычалъ пьяный Гумперцъ, а народъ кричалъ тысячью голосовъ: «да здравствуеть императоръ!»
4