Мы шли тропинкою песчаной и тѣнистой,
Отъ сосенъ вѣковыхъ кругомъ ложилась тѣнь,
Дышала жадно грудь прохладою смолистой
И тихо догоралъ, и гасъ тревожный день.
Надъ нами въ вышинѣ оттѣнками опала
И блѣднымъ золотомъ сіяла глубь небесъ,
Мы тихо шли впередъ и все кругомъ молчало,
И лишь задумчиво шумѣлъ сосновый лѣсъ.
Но вдругъ послышался, вначалѣ еле внятный,
Сливаясь съ шорохомъ и шелестомъ вѣтвей—
Какой-то странный гулъ глухой и непонятный,
Но разроставшійся могучѣй и сильнѣй.
То не былъ тихій стонъ подавленнаго горя;
О, нѣтъ! Торжественный и равномѣрный шумъ,
Звучавшій откликомъ стихійныхъ силъ и думъ—
Его узнали мы. И то былъ голосъ моря!
Тот же текст в современной орфографии
Мы шли тропинкою песчаной и тенистой,
От сосен вековых кругом ложилась тень,
Дышала жадно грудь прохладою смолистой
И тихо догорал, и гас тревожный день.
Над нами в вышине оттенками опала
И бледным золотом сияла глубь небес,
Мы тихо шли вперед и всё кругом молчало,
И лишь задумчиво шумел сосновый лес.
Но вдруг послышался, вначале еле внятный,
Сливаясь с шорохом и шелестом ветвей —
Какой-то странный гул глухой и непонятный,
Но разраставшийся могучей и сильней.
То не был тихий стон подавленного горя;
О, нет! Торжественный и равномерный шум,
Звучавший откликом стихийных сил и дум —
Его узнали мы. И то был голос моря!
