Гривица занята Козловскимъ пѣхотнымъ полкомъ и что маршевая команда, только что прибывшая изъ Россіи на пополненіе сего полка, прямо вошла въ означенную деревню.
Еще позднѣе было получено извѣстіе и отъ князя Имеретинскаго, который доносилъ, что къ концу боя, т.-е. около шести часовъ вечера, занялъ частію своего отряда двѣ высоты, лежащія близь плевно-ловчинскаго шоссе, передъ его фронтомъ, чрезъ что получилась возможность обстрѣливать южныя укрѣпленія Плевны; третья же высота осталась нейтральною[1].
Всѣ мѣста, занятыя нашими батареями, предположено было окопать въ эту же ночь.
Въ сумерки Великій Князь отправился на ночлегъ въ деревню Порадимъ. Здѣсь, въ одиннадцать часовъ ночи, вдругъ послышались въ сторонѣ Плевны частые выстрѣлы и дробь ружейной перестрѣлки. На горизонтѣ безпрестанно вспыхивали слабыя молніи артиллерійскаго огня, но минутъ черезъ двадцать ружейная пальба затихла и спокойствіе темной ночи по прежнему сопровождалось только рѣдкими выстрѣлами орудій. На утро разъяснилась причина: турки, занимавшіе Гривицкій редутъ, замѣтили въ румынскихъ войскахъ передвиженіе какой-то колонны и приняли его за атаку, а потому и открыли усиленный артиллерійскій и стрѣлковый огонь со всѣхъ четырехъ фасовъ редута. Съ наступленіемъ темноты, одна изъ нашихъ осадныхъ батарей (осьми-орудійная) была передвинута еще ближе къ турецкой позиціи, спеціально для обстрѣливанія укрѣпленнаго лагеря, который опять выставилъ на прежнемъ мѣстѣ свои палатки, убранныя было послѣ пожара, произведеннаго вчера нашею гранатою. Потери наши за 27-е августа, исключая отрядъ князя Имеретинскаго, оказались не велики: въ 9-мъ корпусѣ убыли почти не было, а въ 4-мъ корпусѣ болѣе другихъ пострадали артиллеристы.
- ↑ Какъ уже извѣстно, генералъ Скобелевъ, вслѣдствіе извѣстія, что атака отложена до 30-го числа, отвелъ ночью свою передовую линію со втораго гребня на первый, такъ что весь его бой 27-го августа, собственно говоря, съигранъ въ ничью и по своимъ послѣдствілмъ былъ скорѣе вреденъ, чѣмъ полезенъ для насъ, потому что новый успѣхъ турокъ придалъ имъ еще болѣе бодрости и увѣренности въ своихъ силахъ, но это уже не вина Скобелева.
