а молодежь большею частію даже обрадовалась, усматривая въ этомъ обстоятельствѣ возможность немедленнаго боеваго движенія въ Константиноноль, а стало быть и возможность новыхъ подвиговъ и отличій. Опять устремляются иные бинокли на Принцевы острова, но тамъ все мертво по прежнему и нѣтъ ни малѣйшихъ признаковъ какого-либо движенія спрятаннаго флота… Проходитъ еще часъ, проходитъ два часа, а войска все стоятъ въ своихъ грозныхъ колоннахъ и глядятъ на Царьградъ, до котораго съ этого мѣста просто рукой подать! Одинъ шагъ — и готово. Впереди фронта, предъ аналоемъ, ожидаютъ въ полномъ облаченіи священникъ, діаконъ и пѣвчіе главной квартиры, еще съ двухъ часовъ дня готовые пѣть благодарственный молебенъ. По сторонамъ фронта, на соотвѣтственной дистанціи, стоятъ громадныя толпы самой разнообразной публики, собравшейся сюда и пѣшкомъ, и верхомъ, и въ экипажахъ изъ Константинополя, Санъ-Стефано и всѣхъ окрестныхъ деревень и мѣстечекъ поглазѣть на русскія войска и взглянуть на ихъ Августѣйшаго Главнокомандующаго. Турецкая полиція старается сдерживать на извѣстной линіи всю эту публику, напирающую впередъ, поближе къ невиданному еще русскому войску. Время между тѣмъ клонится къ сумеркамъ. Проголодавшіеся кавалеры и дамы начинаютъ мало по малу покидать маячное поле, съ разочарованнымъ и усталымъ выраженіемъ на лицахъ. Досадливая нетерпѣливость и озабоченность начинаетъ проявляться и на лицахъ начальниковъ, медленно разъѣзжающихъ по фронту; солдатики позѣвываютъ и скучая переминаются съ ноги на ногу, а дождикъ все краплетъ да краплетъ рѣдкими мелкими капельками, и западный вѣтеръ съ шумомъ треплетъ почтенныя лохмотья гвардейскихъ знаменъ; зеленыя пѣнистыя волны Мраморнаго моря прядаютъ одна на другую и съ грохотомъ разбиваются о каменистый берегъ. Этотъ непрерывный мѣрный шумъ тоже становится монотоненъ и какъ бы усыпляетъ.
— «Скоро ли же это кончится!?» досадливо вырываются восклицанія у иныхъ офицеровъ.
— «Тянутъ, проклятые!» отзываются на это другіе, посылая туркамъ эпитеты далеко не лѣстнаго свойства.
