Мы всѣ поняли чувство, подсказавшее нашему товарищу такое мнѣніе, и всѣ согласились съ его взглядомъ.
Долго блуждали мы по мечетнымъ дворикамъ и площадкамъ, узорчато выложеннымъ разноцвѣтными мраморными плитами, и все не могли попасть куда слѣдуетъ. Фонтаны въ темнотѣ меланхолически плескали своими струйками, подъ навѣсами темныхъ кіосковъ; мраморныя колоннады, поддерживающія своды открытыхъ галлерей вокругъ мечети, казались рядомъ какихъ-то фантастическихъ великановъ; внутри храма одиноко раздавался чей-то высокій, сильный и чистый теноръ, выводившій протяжныя тоскливыя ноты, словно тяжкіе вздохи изъ глубины страдающей груди, мѣшая ихъ оъ минорнымъ речетативомъ. Что̀ за своеобразный мотивъ! Онъ совершенно чуждъ европейскимъ звукамъ, но полонъ дикой силы и прелести. Онъ почти весь построенъ на полутонахъ. Въ немъ и тоска, и страстность, и мечтательность… Не знаю и самъ почему, только этотъ мотивъ вызвалъ въ моемъ воображеніи широкую картину знойной азіатской пустыни, гдѣ, вѣроятпо, и рождались когда-то эти занывающіе звуки.
Но какъ же, наконецъ, проникнуть въ джамію? Толкнулись въ одну дверь — заперто, въ другую — заперто. На наше счастіе, попадаются на встрѣчу какіе-то офицеры.
— Вы, вѣрно, входъ ищете, господа? спрашиваютъ. — Ступайте вотъ за уголъ направо, первая дверь по галлереѣ; тамъ отперто.
Мы поблагодарили и освѣдомились, что̀ тамъ такое происходитъ?
Оказалось, что нѣсколько генераловъ пожелали видѣть внутреннее освѣщеніе джаміи. Муллы согласились очень охотно, заявивъ, что это удовольствіе будетъ стоить сто франковъ, собственно, какъ плата за освѣтительный матеріалъ; и когда храмъ былъ освѣщенъ, то муллы простерли свою любезность еще далѣе и показали примѣрное богослуженіе.
Мы отыскали указанную дверь и, приподнявъ тяжелую завѣсу, вошли въ знаменитую джамію. Съ перваго же взгляда мусульманскій храмъ поражалъ громадностію своихъ размѣровъ. Онъ сіялъ безчисленнымъ множествомъ мерцающихъ лампадъ, которыя рядами и фестонами были подвѣшены подъ одинъ громадный желѣзный обручъ, спускавшійся изъ глуби-
