что ужь больно жутко донималъ холодъ, и не успѣла еще потухнуть его спичка, какъ надъ нашими головами просвисталъ цѣлый рой пуль. Курить было опасно, — пришлось потушить папироску, и бѣдный прапорщикъ удовольствовался тѣмъ, что, растянувшись на снѣгу, заснулъ въ ту же минуту. Между тѣмъ сидѣть на снѣгу было такъ холодно… Теперь бы — глотокъ водки, или коньяку, чтобы хоть чуточку согрѣться, но, увы! — ни у кого изъ насъ не оказалось ни того, ни другаго. Пришлось покориться жестокой стужѣ и только пошевеливать ступнями, чтобы не отморозить ноги. Лежать было еще хуже, потому что леденящій холодъ мерзлаго снѣга даже и сквозь бурку очень давалъ себя чувствовать всему боку, всей сторонѣ тѣла, на которой вздумалось намъ улечься. Всѣ мы испытывали страшную усталость, да и не мудрено: предшествовавшая ночь была проведена безъ сна, а иные мало спали и наканунѣ ея, потомъ — цѣлый день въ движеніи, среди столь тяжкихъ физическихъ трудовъ, и наконецъ этотъ холодъ, который такъ и клонитъ ко сну… Нѣтъ силъ бороться противъ искушенія — и нѣкоторые изъ насъ заснули. Можно судить, какова была усталость, если люди могли спокойно спать подъ пулями, которыя въ теченіи нѣсколькихъ часовъ все жужжали надъ головами. Вскорѣ около насъ показалась конная фигура; конвойный казакъ велъ въ поводу лошадь, а всадникъ издавалъ глухіе, тяжелые стоны.
— Кто такой? спросилъ кто-то.
— Стрѣлокъ… раненый… отвѣтилъ всадникъ: — да ужь лучше бы совсѣмъ убили, чѣмъ такъ-то… Въ обѣ ноги ранило подъ колѣнами и въ руку… съ разу… Надо быть, разрывною пулею.
Вслѣдъ за тѣмъ прошелъ со стономъ болгаринъ. Оказалось, что это былъ раненый проводникъ стрѣлковаго батальона.
Потомъ четыре человѣка пронесли что-то черное… Носилки… За ними черезъ минуту — другія, третьи носилки… Затѣмъ, опираясь на ружья и тяжко стеня, проковыляло еще нѣсколько раненыхъ. Ветеринарный врачъ 30-го казачьяго полка, Котлубай, здѣсь же подавалъ имъ первую помощь и кое-какъ наскоро перевязывалъ въ потемкахъ. Какъ оказа-
