ныя ружья, какое-то тряпье, клочки разной одежды, крышки отъ манерокъ, патронныя коробки — все это такъ и оставалось здѣсь съ 30-го августа: турки своимъ ружейнымъ огнемъ препятствовали намъ убирать нашихъ мертвыхъ, да и трудно было бы разыскивать ихъ въ кукурузѣ. Лошади, при видѣ мертвецовъ, косились и пугливо порывались шарахнуться въ сторону. На всемъ этомъ полѣ не было замѣтно нн голодныхъ собакъ, нн черныхъ стай прожорливыхъ воронъ, въ изобиліи покрывающихъ съ самаго начала войны придорожныя поля Болгаріи, гдѣ всегда готовъ для нихъ изобильный пиръ, въ видѣ палой скотины. Но въ этой лощинѣ, вѣроятно, не давали имъ пріюта безпрестанно жужжавшія пули. Жутко и тяжело становилось на сердцѣ при видѣ этого мѣста непокрытой смерти… Мимо!
Поднялись къ турецкому редуту, по сторонамъ котораго и вправо, и влѣво тянулись траншеи. Здѣсь тоже картина неприглядная! На каждомъ шагу попадались осколки чугуна, сбитыя пули, черепки глиняной посуды и стекла̀, очевидно переброшенные турками за брустверъ; траншейныя насыпи были изрыты опаленными яминами гранатныхъ взрывовъ и слѣдами пуль, глубоко засѣвшихъ въ глину.
— Ишь ихъ! Словно оспою источило! — мѣтко замѣтилъ кто-то изъ лейбъ-казаковъ.
— Осторожнѣе, граната! Объѣзжай лѣвѣе! — раздается впереди предупреждающій крикъ, и кто-то указываетъ нагайкою направо, внизъ на землю. Дѣйствительно, въ двухъ шагахъ, около самаго бруствера лежитъ неразорванная граната.
— Еще одна! Подъ ноги, братцы! Гляди внимательнѣй подъ ноги!
— Да тутъ ихъ много такихъ-то! — замѣчаютъ промежь себя казаки: — вонъ и еще лежитъ, и тамъ-вонъ, и эна-гдѣ!…
И точно, около траншей и позади ихъ, да и по всему полю, вплоть до самой Плевны попадаются неразорванные снаряды; вѣроятно, есть и въ самомъ городѣ по какимъ нибудь задворкамъ и закоулкамъ, что́ — надо сознаться — дѣлаетъ ѣзду по этимъ мѣстамъ не особенно пріятною; но замѣтить гранату такъ легко, а наткнуться на нее и нечаянно взлетѣть клочками на воздухъ не найдется охотниковъ даже
