— Не кажется ли вамъ, что вотъ это мѣсто[1], сказалъ полковникъ, указывая на строки, отчеркнутыя синимъ карандашемъ, — составлаетъ прямое нарушеніе того обязательства, которое вы приняли на себя подъ честнымъ словомъ?
Г. Бойль снова пробѣжалъ глазами корреспонденцію.
— Да, да, согласился онъ; но… позвольте обратить ваше вниманіе на то, что вѣдь эта статья отъ 24‑го августа, а съ тѣхъ поръ прошло столько времени, что…
— Объ этомъ позвольте уже судить намъ. Надѣюсь, вы согласитесь сами, что это наше право.
— О да, конечно, это ваше дѣло.
— Хорошо. Теперь не кажется ли вамъ, что вотъ въ этихъ строкахъ весьма ясно высказывается самое крайнее недоброжелательство (la malveillance la plus prononcée) къ нашей арміи.
Въ указанномъ мѣстѣ общее положеніе нашей арміи изображалось въ самыхъ мрачныхъ краскахъ; говорилось также, что армія гибнетъ отъ болѣзней, и въ заключеніе сказано: «О, какъ бы я смѣялся надъ всѣмъ этимъ, если бы меня самого не трясла лихорадка!»
Прочитавъ эти строки, г. Бойль сильно смутился и, заикаись, сталъ оправдываться тѣмъ, что онъ литераторъ, а не военный, что поэтому у него иногда могло «сорваться съ пера» что нибудь лишнее нечаянно, но онъ можетъ увѣрить, что не имѣлъ дурныхъ намѣреній.
— Великій Князь читалъ вашу статыо, перебилъ его полковникъ Газенкампфъ, — и былъ крайне оскорбленъ тѣмъ враждебнымъ тономъ, которымъ вы говорите о нашей арміи. А такъ какъ вы къ тому же нарушили принятое вами на себя обязательство, то Его Высочество приказалъ мнѣ предложить вамъ немедленно удалиться какъ изъ арміи, такъ и изъ Румыніи.
— Какъ! — вырвалось восклицаніе у г. Бойля — такъ я не могу оставаться и въ Румыніи?!
— Нѣтъ, не можете. Великій Князь возложилъ на полковника Липояно обязанность проводить васъ до Бухареста, а оттуда васъ уже проводятъ далѣе, до границы. Теперь я
- ↑ Всѣ надлежащія мѣста статьи были отчеркнуты синимъ карандашемъ.
