ственно, способному къ развитію и воспріятію науки, нерѣдко достигаютъ въ Турціи весьма видныхъ служебныхъ положеній, какъ въ администраціи, такъ и въ арміи; а принявъ во вниманіе и это обстоятельство, можно ли тѣмъ болѣе поручиться, что среди тѣхъ «братушекъ», которые такъ добродушно торчали всѣ эти дни на Императорскомъ холмѣ и безпрепятственно шныряли между нашими и непріятельскими позиціями, не было переодѣтыхъ помаковъ-офицеровъ, которые легко и незамѣтно могли пересчитать и число нашихъ орудій съ парками, и число батальоновъ, и ихъ расположеніе на всей мѣстности, облегающей Плевну? Стало быть, нѣтъ ничего мудренаго, что Османъ-паша въ нѣсколько дней канонады могъ приблизительно узнать наши силы и успѣть не только приготовиться къ отпору, но и внушить достаточную бодрость и увѣренность въ побѣдѣ своей арміи. Повторяю, что неожиданный успѣхъ, вслѣдъ за кратковременною паникою 27-го числа, необходимо долженъ былъ повліять на подъемъ военнаго духа турокъ. Реляція о боѣ 30-го августа говоритъ: «трудно вообще было и представить себѣ болѣе неблагопріятнаго по погодѣ дня, каковъ былъ день, назначенный нами для атаки; мысль объ отмѣнѣ ея невольно приходила въ голову». — Остается пожалѣть, что эта мысль не была приведена въ исполненіе. «Но — продолжаетъ далѣе реляція — положеніе нашей артиллеріи не допускало такой отмѣны, да и кто бы могъ поручиться, что въ послѣдующіе дни наступитъ лучшая погода». Хотя хорошая погода наступила на слѣдующій же день, но дѣло не въ этомъ, а въ томъ, что не слѣдовало ли предпочесть временный недостатокъ снарядовъ напрасной потерѣ столькихъ тысячъ людей изъ состава и безъ того уже немногочисленной арміи, обрекая ихъ на непосильную атаку противъ вдвое сильнѣйшаго и укрытаго за окопами врага, на атаку, въ добавокъ, по пахатной землѣ, растворившейся до крайности, и притомъ сомнѣваясь еще до начала атаки въ возможности ея успѣха?
Но вопросъ: кого же винить въ этомъ?
Большинство обвиняетъ генерала Зотова. И это вполнѣ естественно: каждый неуспѣхъ требуетъ, такъ сказать, своего козла отпущенія. Точно такимъ же образомъ весь «грѣхъ міра» за первыя двѣ Плевны сваливался и на барона Криде-
ственно, способному к развитию и восприятию науки, нередко достигают в Турции весьма видных служебных положений как в администрации, так и в армии; а приняв во внимание и это обстоятельство, можно ли тем более поручиться, что среди тех «братушек», которые так добродушно торчали все эти дни на императорском холме и беспрепятственно шныряли между нашими и неприятельскими позициями, не было переодетых помаков-офицеров, которые легко и незаметно могли пересчитать и число наших орудий с парками, и число батальонов, и их расположение на всей местности, облегающей Плевну? Стало быть, нет ничего мудреного, что Осман-паша в несколько дней канонады мог приблизительно узнать наши силы и успеть не только приготовиться к отпору, но и внушить достаточную бодрость и уверенность в победе своей армии. Повторяю, что неожиданный успех, вслед за кратковременною паникою 27-го числа, необходимо должен был повлиять на подъем военного духа турок. Реляция о бое 30 августа говорит: «Трудно вообще было и представить себе более неблагоприятного по погоде дня, каков был день, назначенный нами для атаки; мысль об отмене ее невольно приходила в голову». Остается пожалеть, что эта мысль не была приведена в исполнение. «Но, — продолжает далее реляция, — положение нашей артиллерии не допускало такой отмены, да и кто бы мог поручиться, что в последующие дни наступит лучшая погода». Хотя хорошая погода наступила на следующий же день, но дело не в этом, а в том, что не следовало ли предпочесть временный недостаток снарядов напрасной потере стольких тысяч людей из состава и без того уже немногочисленной армии, обрекая их на непосильную атаку против вдвое сильнейшего и укрытого за окопами врага, на атаку, вдобавок, по пахотной земле, растворившейся до крайности, и притом сомневаясь еще до начала атаки в возможности ее успеха?
Но вопрос: кого же винить в этом?
Большинство обвиняет генерала Зотова. И это вполне естественно: каждый неуспех требует, так сказать, своего козла отпущения. Точно таким же образом весь «грех мира» за первые две Плевны сваливался и на барона Криде-
