разглядѣть; по временамъ казалось, будто стрѣльба затихала и какъ бы удалялась, замолкали и крики, и тогда можно было думать, что редутъ уже въ нашихъ рукахъ; однако, проходитъ минута, другая — и снова поднимается усиленная канонада, снова, какъ барабанная дробь, закипаетъ перестрѣлка, быстро трещатъ одинъ за другимъ ружейные залпы, и вмѣстѣ съ ними опять колеблется, опять исчезаетъ наша минутная, обманчивая надежда…
Въ минуты этихъ судорожныхъ колебаній боя, порою казалось, что дѣло еще не потеряно, что еще одно напряженіе, еще одинъ порывъ — и редутъ въ нашихъ рукахъ. Въ одно изъ подобныхъ мгновеній къ барону Криденеру подъѣзжаетъ ординарецъ князя Шаховскаго, съ извѣстіемъ, что начальникъ лѣвофланговаго отряда, не имѣя больше войскъ подъ рукою, не въ силахъ держаться долѣе и потому начинаетъ отступленіе.
— Передайте князю Шаховскому, чтобы вовсе не отступать, сказалъ генералъ Криденеръ: — всѣмъ оставаться на тѣхъ позиціяхъ, гдѣ застанетъ ночь. Завтра утромъ мы пойдемъ и возьмемъ Плевну[1].
На чемъ основывалась такая увѣренность почтеннаго генерала — сказать, конечно, трудно, такъ какъ ожидать себѣ помощи онъ не могъ ни откуда, а наличныя войска были слишкомъ уже разстроены неудачнымъ боемъ. Думаю, что эти слова выражали собою скорѣе психическое настроеніе главноначальствующаго въ данную минуту, чѣмъ убѣжденіе въ дѣйствительной возможности взять Плевну завтра утромъ. Мнѣ кажется, что это былъ просто самообманъ отчаянія, минута, когда вопреки очевидности еще не хочется вѣрить въ ужасный смыслъ дѣйствительности, когда страшно сознаться самому себѣ, что дѣло потеряно, что всѣ жертвы напрасны, и когда вмѣстѣ съ тѣмъ въ душѣ мелькаетъ мгновеньями рѣшимость отчаянія: взять во что̀ бы то ни стало, или умереть на мѣстѣ.
- ↑ По свидѣтельству другаго источника, ординарецъ привезъ князю Шаховскому слѣдующую записку:
«18-го іюля, 7 ч. 10 м. вечера, у Гривицы.
«Прошу ваше сіятельство держаться на позиціи во что бы то ни стало.
«Генералъ-дейтенантъ баронъ Криденеръ.
(Приписка) «Резервы всѣ истощены».
