турки. выбитые изъ окоповъ, быстро отступили съ возвышенности. Орудія наши вынеслись на гребень высоты и открыли хорошій огонь по противнику, удалявшемуся мимо города. Разъѣзды преслѣдовали турокъ до сумерекъ. Съ этой послѣдней высоты открылся великолѣпный видъ на Ловчу, залегшую по берегамъ Осмы въ глубокомъ ущельѣ, между красивыми каменистыми скалами. Шоссе спускалось по горѣ къ самому городу; справа отъ дороги былъ крутой обрывъ, подъ которымъ кучились черепичныя и аспидныя кровли, кудрявились сады, торчали иглы минаретовъ, а еще ниже струилась изумрудно-зеленая Осма. Орудія наши съ прикрытіемъ были оставлены на гребнѣ горы и продолжали поражать турокъ, отступавшихъ къ сѣверо-западу; да и кромѣ того, пушки на этой позиціи были необходимы на случай, если бы турки-горожане вздумали оказать намъ сопротивленіе. Сдѣлавъ это распоряженіе, полковникъ Жеребковъ съ остальною частію своего отряда сталъ спускаться въ городъ. Въ полугорьѣ, на шоссейномъ спускѣ, его встрѣтили ловчинскіе болгары и объявили, что мѣстные турки, забравъ свои пожитки, уже бѣжали изъ Ловчи[1].
Окруженный народомъ, Жеробковъ подъ вечеръ вступилъ на городскую площадь, гдѣ болгарское духовенство отслужило благодарственный молебенъ, съ провозглашеніемъ многолѣтія Государю Императору. Народъ въ восторгѣ кидался къ казакамъ, цѣловалъ ихъ ноги и руки; отовсюду несли болгары вино и угощенія, бросали изъ оконъ цвѣты, а женщины и дѣвушки подносили нашимъ воинамъ батистовые платки, вышитые по краямъ букетами изъ цвѣтныхъ шелковъ[2], прося принять эти подарки на память объ освобожденіи Ловчи и какъ знакъ сочувствія и уваженія болгарокъ къ казачьей удали.
Наша потеря за весь этотъ день, не считая лошадей, ограничилась только тремя ранеными казаками. Полковникъ Жеребковъ тотчасъ же приступилъ къ учрежденію въ го-
