ваніемъ покачавъ головою и пробормотавъ что-то по-румынски — вѣроятно, молитву за душу покойнаго Государя.
— А кто импэраторулъ ынтру Ро̀ссія? спросила она, послѣ короткаго раздумья.
— Теперь-то? Теперь у насъ Императоръ Александръ, Сынъ Николая.
— Александеръ… Александеръ, нѣсколько разъ прошептала она, какъ бы про себя, видимо стараясь запомнить имя: — Александеръ маре́… Сы дэ луй Думнезе́у! Сы дэ луй![1]
И послѣ этого вытащила портретъ Наполеона и ткнула въ него пальцемъ:
— Живъ?
— Нѣтъ, говорю: — умеръ, тоже умеръ.
Очевидно, и это было для старухи совершенною новостію, но послѣднее извѣстіе, кажись, уже не произвело на нее такого впечатлѣнія, какъ первое.
— Сы дэ луй Думнезе́у! Сы дэ луй! пробормотали ея безцвѣтныя губы, и ужь что́ хотѣла она выразить этимъ послѣднимъ «сы дэ луй» — Богъ ее знаетъ!
Какъ непохожа показалась мнѣ эта добрая старуха на трехъ остальныхъ моихъ хозяекъ! Въ этомъ дряхломъ существѣ, въ этомъ уцѣлѣвшемъ осколкѣ былыхъ временъ, не смотря на всю ограниченность его умственнаго и духовнаго кругозора, видимо сохранились совсѣмъ иныя чувства, помыслы, воспоминанія и сочувствія, чѣмъ тѣ, которыми жило позднѣйшее румынское поколѣніе и на которыхъ всецѣло воспиталось и живетъ нынѣшнее. У нынѣшнихъ Наполеона-то, пожалуй, найдешь, и даже весьма и весьма не рѣдко, но Императора Николая, которому столь многимъ добромъ обязана Молдо-Валахія, навѣрное ни у кого не встрѣтишь.
Переодѣвшись, я тотчасъ же отправился на поиски гостинницы, куда можно бы было перебраться со своимъ незатѣйливымъ и немногосложнымъ походнымъ скарбомъ. Подрядилъ «биржу», какъ называютъ здѣсь пароконныхъ колясочныхъ извощиковъ, и съ помощью «Военнаго Переводчика» говорю ему: «траджь ла-челъ май бунъ готе́лъ», т. е. вези въ лучшую гостинницу. Повезъ. Трусѝтъ лѣнивою рысцою и самъ
- ↑ Дай Богъ ему, дай!..
