также, что покойный императоръ Николай Павловичъ, во время посѣщеній имъ Военной академіи, какъ тогда называлась Академія генеральнаго штаба, всегда обращался къ дядѣ милостивымъ привѣтствіемъ: «Здравствуй, Порфиръ Яхонтовичъ!» Не знаю, насколько слышанное мною справедливо, но какъ бы ни благопріятствовало дядѣ счастье, все-таки достичъ того, чего достигъ онъ — нельзя было безъ страшнаго труда, настойчивости и энергіи. Мнѣ неизвѣстно, остался ли еще кто-либо въ живыхъ изъ товарищей его по Академіи, но судя по времени, можно предполагать, что однимъ изъ нихъ былъ авторъ известныхъ записокъ, генералъ Филипсонъ. Слышалъ я, что дядя самъ, безъ помощи учителя, выучлся нѣсколькимъ языкамъ, что вообще онъ былъ человѣкъ очень симпатичный и любимый товарищами и знакомыми, а уже впослѣдствіи, чрезъ много лѣтъ послѣ его смерти, я слышалъ отъ одного довольно близко знавшаго его человѣка, М. И. Кубаровскаго (того самага, о которомъ упоминаетъ М. И. Глинка въ своихъ запискахъ), что онъ былъ страстный игрокъ въ карты. Кончилъ онъ тѣмъ, что въ одно утро повѣсился на офицерскомъ шарфѣ, въ своей квартирѣ въ Новой Прагѣ, послѣ продолжительнаго припадка меланхоліи. Въ то время онъ служилъ оберъ-квартирмейстеромъ одной изъ поселенныхъ кавалерійскихъ дивизій, штабъ которой находился въ вышеупомянутомъ мѣстѣ, гдѣ онъ и похороненъ. Причинъ этой смерти я не могъ докопаться во всю мою жизнь и даже о самомъ способѣ самоубійства разсказалъ мнѣ только уже въ 1872 году, жившій у него въ Новой Прагѣ, бывшій нашъ крѣпостной человѣкъ, Герасимъ, который, разумѣется, не умѣлъ сообщить мнѣ ничего, кромѣ этого. До того же времени я не слыхалъ и даже не имѣлъ возможности спросить, у кого бы то ни было, о подробностяхъ смерти дяди, потому что и отецъ мой, и тетки старательно избѣгали заводить разговоръ объ этомъ предметѣ. Знаю я вѣрно только то, что незадолго передъ смертью онъ сталъ женихомъ одной изъ дочерей знаменитаго генерала Эмануэля, впослѣдствіи супруги не менѣе знаменитаго врача Н. Ѳ. Здекауера. Знаю я также, что ближайшимъ начальникомъ его былъ Дмитрій Ероѳеевичъ Остенъ-Сакенъ, и что впослѣдствіи, во время Крымской кампаніи, графиня Остенъ-Сакенъ часто бывала у моей тетки, а его сестры, матери Таифы, тогдашней игуменьи Одесскаго монастыря.
Болѣе ничего я не знаю о моемъ покойомъ дядѣ, и что вполнѣ описать семейство, къ которому принадлежалъ мой отецъ, мнѣ остается упомянуть о тѣхъ четырехъ теткахъ, которыхъ я засталъ въ живыхъ. Старшая изъ нихъ, Татьяна Николаевна — та самая игуменья Таифа, о котрой только-что было упоминаемо. Умерла она, кажется, въ 1867 или въ 1868 года, и мнѣ извѣстно, что она имѣла пожалованный ей покойною императрицею Маріею Александровною брильянтовый наперс-
