стромъ, тщетно увѣрялъ меня, что это молчаніе происходитъ отъ того, что тутъ дѣйствютъ поляки; я остался въ недоумѣніи.
Появленіе Воробьевой разсѣяло всѣ мои сомнѣнія въ успѣхѣ. Пѣснь сироты, дуетъ Воробьевой съ Петровымъ, квартетъ, сцена съ поляками G-dur и прочие №№ акта прошли (благополучно)[1] и съ большимъ успѣхомъ.
Въ четвертомъ актѣ, хористы, игравшие поляковъ, въ концѣ сцены, происходящей въ лѣсу, напали на Петрова съ такимъ остервененіемъ, что разорвали на немъ рубашку и онъ не на шутку долженъ былъ отъ нихъ защищаться.
Великолѣпный спектакль эпилога, представляющій ликованіе народа въ Кремлѣ, поразилъ меня самого. Воробьева была превосходна, какъ и всегда, въ тріо съ хоромъ.
Успѣхъ оперы былъ совершенный, я былъ въ чаду и теперь рѣшительно не помню, что происходило, когда опустили занавѣсъ.
Меня сейчасъ послѣ этого позвали въ боковую императорскую ложу. Государь первый поблагодарилъ меня за мою оперу, замѣтивъ, что не хорошо, что Сусанина убиваютъ на сценѣ; я объянилъ его величеству, что не бывъ на пробѣ по болѣзни, я не могъ знать, какъ распорядятся; а что по моей программѣ во время нападенія поляковъ на Сусанина, занавѣсъ должна сейчасъ опуститься; смерть же Сусанина высказывается Сиротою въ эпилогѣ.
Послѣ императора благодарили меня императрица, а потомъ великіе князь и великія княжны, находившіеся въ театрѣ.
Въ скоромъ времени, я получилъ за оперу императорскій подарокъ: перстень въ 4,000 р. асиг.; онъ состоялъ изъ топаза, окруженнаго въ три ряда превосходнѣйшими брильянтами; я тогда же подарилъ его женѣ моей.
Еще до представленія оперы, Кукольникъ помогъ мнѣ продать собственность оперы Снегиреву[2]; продажа, въ особенности сначала, шла чрезвычайно успѣшно и я получилъ нѣкоторую выгоду[3].
