тельнаго статскаго совѣтника, доктора Пеликана, съ которымъ жилъ Кукольникъ, весь бель-этажъ былъ въ его распоряженіи вмѣстѣ съ друзьями. Въ одной комнатѣ писалъ хозяинъ, Кукольникъ, въ другой шла бесѣда, въ третьей, докторъ Гейденрейхъ весь погружался въ шахматную игру и т. д.
Вышеозначенное тріо съ хоромъ (изъ него сдѣлано адажіо увертюры) написалъ я подъ веселый часъ. Помню, какъ теперь, что насъ собралось человѣкъ пятнадцать, былъ и Петровъ (актеръ), и эту трогательную сцену я написалъ, или скорѣе, сочинилъ подъ шумъ и говоръ пирующихъ друзей. Аккомпанементъ къ этому тріо сначала написалъ я для альтовъ и віолончелей, но потомъ, по совѣту князя Одоевскаго, для однихъ четырехъ віолончелей и одного контрабаса; онъ же навелъ меня на мысль употребить скрипки, раздѣленныя (divisé) на 4 и 3 партіи въ введеніи въ это тріо «Все та же тоска и пр.».
Отъ того ли, что я покупался въ морѣ въ послѣднюю поѣздку мою въ Петергофъ, лѣтомъ 1836 года, при чемъ я чувствовалъ, что у меня необыкновенно какъ-то повернулось около сердца, или отъ другой причины, но я началъ жестоко страдать, сперва нервами, съ невыносимымъ замираніемъ во всемъ тѣлѣ, а въ скоромъ времени образовалась лихорадка, которая сопровождалась по утрамъ кровотеченіемъ изъ носа, а по вечерамъ жаромъ, и въ короткое время меня чрезвычайно изнурила. Къ счастію, я уже нѣсколько зналъ употребленіе нѣкоторыхъ гомеопатическихъ лекарствъ, и одинъ пріемъ ипекакуаны прервалъ лихорадку.
Болѣзнь заставила меня сидѣть дома; когда же, нѣсколько оправившись, я появился на репетиціи, то меня съ трудомъ можно было узнать: я похудѣлъ и позеленѣлъ до невѣроятной степени.
Репетиціи ведены были въ залахъ и на сцене александринскаго театра. Большой театръ былъ въ передѣлкѣ. Въ скоромъ времени, осенью, для пробы акустическаго достоинства залы Большого театра исполнили тамъ квартетъ изъ моей оперы: «Милыя дѣти, будь между вами миръ и любовь».
Рѣшено было дать мою оперу на открытіи театра, по
