апрѣлѣ 1842 г., если не ошибаюсь), я явился къ директору Гедеонову съ партитурой, и онъ безъ всякихъ разговоровъ принялъ мою оперу, приказалъ сейчасъ же приступить къ постановкѣ ея на сцену, и по моему желанію, вмѣсто единовременнаго вознаграждения 4,000 р. асс., согласился, чтобы я получалъ разовые, т.‑е. десятый процентъ съ двухъ третей полнаго сбора за каждое представленіе. Скоро послѣ того отдали мою партитуру въ театральную нотную контору и, когда партіи главныхъ дѣйствующихъ лицъ и хоры были изготовлены, я принялся за разучку моей музыки. Впослѣдствіи (это было уже лѣто) надлежало поладить съ балетмейстеромъ Титюсомъ, человѣкомъ весьма ограниченныхъ способностей. Для этого я затѣялъ дать ему обѣдъ (онъ любилъ покушать), и чтобъ болѣе угодить ему, заказалъ у французскаго ресторатора Legrand любимыя его кушанья. На обѣдъ, кромѣ балетмейстера Титюса, пригласилъ двухъ Гедеоновыхъ, Костю Булгакова, какъ пріятнаго и веселаго собеседника и Павла Павловича Каменскаго, служившаго переводчикомъ въ канцеляріи директора театровъ, Гедеонова. По нашему мнѣнію, онъ отлично танцовалъ лезгинку. Такъ какъ музыка для танцевъ 4-го дѣйствія была составлена мною изъ восточныхъ мелодій, то я желалъ, чтобы Титюсъ по возможности сдѣлалъ и самые танцы въ восточномъ родѣ и назначилъ для solo въ этомъ танцѣ, названномъ мною лезгинкою, танцовщицу Андреянову 2-ю, которой въ то время особенно покровительствовалъ директоръ театровъ. Танцы же 3-го дѣйствія вполнѣ предоставилъ Титюсу. Обѣдъ удался и вино произвело свое дѣйствіе: послѣ обѣда Каменскій поплясалъ лезгинку, которая не очень понравилась французу Титюсу, но онъ согласился поставить этотъ танецъ по моему желанію.
Вина было вдоволь, такъ что когда послѣ театра возвратились Гедеоновъ и Каменскій ко мнѣ, то я ихъ употчивалъ отличнѣшимъ хересомъ. По этому поводу въ эпитафіи, сочиненной ими на меня впослѣдствіи, помѣщены слѣдующіе стихи:
Любилъ онъ музыку и юбки;
Чужие люди для него
Вакштафа набивали трубки,
И жилъ въ Давыдовѣ онъ домѣ,
Не обижая ни кого,
Бутылокъ хереса окромѣ.
