Алексѣемъ Николаевичемъ Вульфомъ, другомъ Пушкина, Языкова, бар. Дельвига и владѣльцевъ многократно воспѣтаго поэтами села Тригорскаго. „Во время пребыванія своего въ ссылкѣ, въ деревнѣ, Пушкинъ подъ надзоромъ игумена Святогорскаго монастыря не былъ и только угощалъ его у себя по праздникамъ. Риѳмы „дѣдушка-игуменъ“ и проч. набраны были Львомъ Пушкинымъ, Пановскимъ, Вронченко и другими ихъ собесѣдниками въ 1832 году въ Варшавѣ. Отъ игумена же Святогорскаго монастыря Пушкинъ позаимствовалъ поговорки, вставленныя въ „Бориса Годунова“, именно въ ту сцену, которая происходитъ въ корчмѣ на границѣ.
Нашъ Ѳома.
Пьетъ до дна,
Выпьетъ — да поворо́титъ,
Да въ донушко поколотитъ.... и т. д.
Во всѣхъ изданіяхъ „Бориса Годунова“, эти поговорки выброшены.
III. Языковъ въ своемъ извѣстномъ посланіи, говоритъ, что изъ Михайловскаго въ Тригорское:
На ворономъ аргамакѣ
Заморской шляпою покрытый
Вольтеръ и Гете и Расинъ
Являлся Пушкинъ знаменитый....
Но, увы! въ прозѣ дѣйствительности Пушкинъ возсѣдалъ не на ворономъ аргамакѣ, а на старой клячѣ.
IV. Передъ дуэлью Пушкинъ не искалъ смерти; напротивъ, надѣясь застрѣлить Дантеса, поэтъ располагалъ поплатиться за это лишь новою ссылкою въ село Михайловское, куда возьметъ и жену, и тамъ-то, на свободѣ предполагалъ заняться составленіемъ исторіи Петра Великаго. Извѣстно также, что еще около 1818 г., въ бытность поэта въ Петербургѣ, одна славная тогда въ столицѣ ворожея сдѣлала зловѣщее предсказаніе Пушкину, когда тотъ посѣтилъ ее съ однимъ нзъ своихъ пріятелей.
Глядя на ихъ руки, колдунья предсказала обоимъ насильственную смерть. На другой день пріятель Пушкина, служившій въ одномъ изъ гвардейскихъ полковъ ротнымъ командиромъ, былъ заколотъ унтеръ-офицеромъ. Пушкинъ же до такой степени вѣрилъ въ зловѣщее пророчество ворожеи, что когда, впослѣдствіи, готовясь къ дуэли съ извѣстнымъ американцемъ гр. Толстымъ, стрѣлялъ вмѣстѣ со мною въ цѣль, то не разъ повторялъ: „этотъ меня не убьетъ, а убьетъ бѣлокурый, такъ колдунья пророчила“ — и точно, Дантесъ былъ бѣлокуръ“.
