Кругом повиты оргуланом (повязка);
Он, разукрашенный маржаном,
На стройном девственном челе
Горит, как радуга во мгле.
В её устах не дышат розы,
Но дикий огненный ургуй (сибирский полевой цветок)
Манит любовь и поцелуй».
В другом стихотворении, посвященном бурятке, поэт вспоминает о бедной инородке, подарившей участием его, больного и одинокого, среди пустынной степи, он с признательностью говорит о ее самоотвержении. По всей вероятности, не раз подобные чувства играли роль в привязанностях русского человека, закинутого на далекий восток. В одной русской песне, распространенной в Сибири, поётся, как добрый молодец долго блуждал по пустыне, пока не нашел «полоняночку», т. е. инородку. Любовь руководит фатально красивой буряткой, уходящей из семьи, чтобы соединиться с бедным русским парнем, как и чувствами нередко вполне развитого русского и обладающего тонким эстетическим чутьем. Таинственный голубой цветок любви отыскивается во всех широтах, русский находил этот «милый цвет» также и «в Даурии пустынной и угрюмой».
Вкус к инородческому типу сильно развит в современной Сибири. Приятный тип, происходящий от последовательной метисации, великорусская национальность на востоке даже предпочла своему и отдала ему все свои симпатии. «Несколько черноватый или смуглый цвет лица,— говорит автор этнографического исследования,— сибирякам, по-видимому, нравится более, чем рыжий или красный. По крайней мере, во многих местах Сибири, особенно восточной, слово «краснорожий» синонимично слову «безобразный», и употребляется как бранное слово, тогда как слова «черномазый халзан, карым или карымочка» употребляются, сколько мы слышали, как слова ласкательные или любезно-шутливые, например, относительно детей или девиц. Блондины, рыжие и краснолицые великороссы поэтому не в ходу в Сибири, и местный вкус ставит идеалом красоты брюнетов. Это подтверждается, например, следующим наблюдением. Раз в Иркутске, в одной мещанской семье, переселившейся из окрестностей Байкала, несколько девушек, природных русских сибирячек, рассматривали картину, изображавшую преимущественно монгольские или китайские лица. Когда они сообщали друг другу свои мнения о том, которые лица, мужские и женские, казались им «хорошенькими», то оказалось, что все это
