выходящій изъ ряду обыкновенныхъ, хотя среди растянутостей мѣстами встрѣчаются въ немъ страницы, обличающія талантъ. Нѣкоторые критики, можетъ быть основательно, полагаютъ даже, что это не ея романъ, и что Samleau вовсе нс псевдонимъ. Утверждаютъ, что дѣйствительно нѣкто Сандо, Жюль, былъ у ней въ это время «близкимъ пріятелемъ», и что онъ то и написалъ Rose et Blanche, а мадамъ Дюдеванъ принимала развѣ участіе только въ нѣкоторыхъ сценахъ. Какъ бы то ни было, романъ этотъ остался незамѣченнымъ, и литературная слава Жоржа Санда еще не начиналась. Этотъ, знаменитый теперь, псевдонимъ въ первый разъ явился на заглавномъ листѣ романа Indiana, въ 1832 году. «Индіана» произвела сильное впечатлѣніе, и множество толковъ. Никто не хотѣлъ вѣрить, чтобъ это было произведеніе дамскаго пера, и еще дамы двадцати семи лѣтъ! Масса воображенія брошена на задуманный тезисъ, согрѣта пламеннымъ чувствомъ, и облечена въ формы сильнаго, вовсе не женскаго слога, нерѣдко доходящаго до краснорѣчія. Новый авторъ, къ сожалѣнію, съ дерзостію нападалъ на многія истины. Другой его романъ, Valentine, вышедшій вслѣдъ за нимъ (1832), имѣлъ то же направленіе и ту же цѣль. Благомыслящіе умы не могли не порицать нравственной стороны этихъ произведеній, и она сдѣлалась предметомъ строгихъ, но справедливыхъ, замѣчаній критики. Но это не разсѣяло заблужденій автора «Индіаны» и «Валентины», а напротивъ того еще болѣе ожесточило писательницу: въ слѣдующемъ же году (1833) она отвѣтила обществу памфлетомъ противъ брака, написаннымъ еще съ большею дерзостью, — гдѣ утопическія мечтанія были доведены до безумства. Названіе этой безнравственной книги — Lelia. Четвертый романъ Жоржа Санда, Jacques (1834), направленъ къ той же цѣли, хотя съ меньшимъ ожесточеніемъ. Несмотря на безнравственное направленіе, и эти книги, въ литературномъ отношеніи, отличаются прелестью изящнаго слога. Эти четыре романа, написанные дамою, могли явиться въ одной только Французской литературѣ, и здѣсь были даже необходимымъ отраженіеемъ отъ общества идей, распространенныхъ Фурье и сень-симонистами.
Можно было предвидѣть, что послѣ такихъ произведеній, гдѣ высказано повидимому все, что только могъ авторъ сказать о своей системѣ, — гдѣ кажется израсходована вся ярость нападокъ на общество, съ которымъ онъ не сошелся съ перваго шагу въ жизни, — Жоржъ Саидъ измѣнитъ наконецъ свое направленіе, и литературѣ сохранится мощный талантъ, безъ его прежняго яду. Такъ и было. Слава примирила то, что разстроилъ гименъ. Журналисты начали приглашать автора «Индіаны» къ участію въ своихъ изданіяхъ, и баронесса Дюдеванъ стала для нихъ писать повѣсти, въ которыхъ почти не видно прежней послѣдовательницы сенъ-симонизма. Послѣ слабыхъ романовъ Le Secretae intime и Simon, сочиненныхъ въ періодъ отдыха таланта, утомленнаго непривычною дѣятельностію, она помѣстила въ журналахъ, преимущественно въ Revue des Deux Mondes, нѣсколько прекрасныхъ повѣстей, гдѣ и рѣчи нѣтъ о прежнихъ системахъ эманципаціи женскаго пола, и о прочемъ, — гдѣ все скромно и блеститъ чистою поэзіею. Большая часть ихъ потомъ на печатаны отдѣльными книжками. Сюда относятся La Marquise, Lavinia, Matlea, La dernicre Aldini, Leone-Leoni, и въ особенности Andre (1836), произведеніе, исполненное граціи и дѣвственности, которое можетъ помирить читателя съ прежнимъ Жоржъ-Сандомъ, и заставить забыть несчастную «Лелію». Съ тѣхъ поръ мадамъ Дюдеванъ написала слѣдующія сочиненія — Lettres d’un voyageur, Lettres а Marcie, Quintilia, L’Uscoque, Mairprat, Il primo tenore, Spiridion, Gabriel, Les Mosaistes, Les sept cordes de la lyre, и нѣкоторыя другія. Два послѣднія ея произведенія, изданныя въ нынѣшнемъ (1841) году, посвящены описаніямъ ея путешествій: это — Le compagnon du toni de France, ii Un liiver au inidi de ГЕигоре. На Русскомъ языкѣ, кромѣ переводовъ многихъ повѣстей Жоржа Санда, помѣщенныхъ въ журналахъ, изданы отдѣльно переводы слѣдующихъ ея сочиненій: Мопра́, Москва, 1837, Квинтилія, С.П.б. 1817, и Мозаисты, С.П.б. 1841.
Между тѣмъ какъ Жоржъ-Сандъ пріобрѣталъ себѣ громкую славу, почтенный баронъ Дюдеванъ скучалъ въ своемъ помѣстьѣ, и послѣ десяти слишкомъ лѣтъ разлуки съ женою, вспомнилъ о своей Аврорѣ, и снова хотѣлъ приковать къ себѣ, если не ее, то по крайней мѣрѣ то, что осталось еще изъ полумилліона ея приданаго. Процессъ о раз-
