мятныя слова, заимствуемыя нами изъ современнаго писателя: «Алексіе! взялъ я тебя отъ нищихъ и отъ самыхъ молодыхъ людей, слышахъ о твоихъ добрыхъ дѣлѣхъ, и нынѣ взыскахъ тебе выше мѣры твоея, ради помощи души моей; хотя твоего желанія на сіе нѣтъ, но обаче азъ возжелахъ не токмо тебе, но и иныхъ такихъ, кто бъ печаль мою утолилъ, и на люди моя, Богомъ врученныя намъ, призрѣлъ. Вручаю тебе челобитныя пріимати у бѣдныхъ и обидимыхъ, и назирати ихъ съ разсмотрѣніемъ. Да не убоищися сильныхъ и славныхъ, восхитившихъ чести на ся, и своимъ насиліемъ бѣдныхъ и немощныхъ погубляющихъ; ни вѣрити бѣднаго слезамъ ложнымъ и клеветающимъ напрасно на богатыхъ, хотящимъ ложными слезами неправедно оболгати и правыми быти; но вся испытно разсмотрите и къ намъ истину приносите, бояся суда Божія.» — Адашевъ, для оправданія столь высокой и важной къ себѣ довѣренности Государя, бывъ чуждъ всякаго себялюбія, и желая направить склонности юнаго Царя на благо общественное, вступилъ въ связь со всѣми добродѣтельными вельможами, и въ томъ числѣ съ Іереемъ Сильвестромъ (см. это) и Митрополитомъ Макаріемъ; имъ удалось удалить отъ Двора ласкателей и шутовъ, наполнявшихъ оный, а въ Думѣ заградить уста навѣтникамъ и кознодѣямъ. Адашевъ, имѣя не очень значительный чинъ Московскаго Дворянина, пользовался полною царскою къ себѣ довѣренностію, и управлялъ всѣми внѣшними государственными сношеніями, что продолжалось до 1553 года. Приключившаяся Государю въ семъ году тяжкая болѣзнь перемѣнила все; Карамзинъ (Истор. VIII прим. 376) предполагаетъ, что въ продолженіе сей болѣзни, Захарьины Юрьевы, какъ ближайшіе къ Царицѣ люди, окружая больнаго, старались удалить отъ него Адашева; ибо въ запискахъ того времени сказано, что Царь, принудивъ бывшихъ у него Бояръ присягнуть назначенному имъ наслѣднику (см. выше), того же дня вечеромъ привелъ къ присягѣ и тѣхъ Дворяръ, кои не были у Государя въ Думѣ, и именно Адашева и Вѣшнякова. По выздоровленіи начали Государю внушать, что кромѣ Бояръ, явно желавшихъ видѣть на престолѣ Кн. Старицкаго, и Адашевъ тайно держалъ его сторону. Самъ Іоаннъ, въ посланіи своемъ къ Курбскому писалъ, что Адашевъ и Сильвестръ хотѣли воцарить Кн. Владиміра Андреевича; но Курбскій отвѣчалъ, что это ложь, ибо оба они знали неспособность Старицкаго быть Царемъ. Какъ бы то ни было, но Іоаннъ, съ сего времени, остылъ къ нимъ въ любви, не преставая однако же уважать ихъ. Вѣроятно, говоритъ Карамзинъ, и Анастасія, поддерживавшая до того Адашева и Сильвестра, отдѣлилась отъ нихъ тайною непріязнію, думая, что они хотѣли пожертвовать ею, сыномъ ея и братьями выгодамъ своего особеннаго честолюбія. Охлажденіе къ нимъ Грознаго, можетъ быть, увеличилось еще болѣе наставленіемъ, которое онъ получилъ отъ бывшаго Коломенскаго Епископа Вассіана (см. это имя). Не смотря однако жъ на все это, Іоаннъ долго еще не перемѣнялся явно: ласкалъ Адашева и произвелъ его въ Окольничіе (1555). Наконецъ, въ 1560, холодность царская къ Адашеву обнаружилась столь явно, что онъ увидѣлъ необходимость удалиться отъ Двора: принявъ начальство надъ отрядомъ войскъ, онъ отправился въ Ливонію. Враги его торжествовали, и, по словамъ Курбскаго, льстили Царю, говоря, что онъ открылъ свои очи и зритъ свободно на все царство. Со всѣмъ тѣмъ однако же, они все еще не были спокойны. Курбскій говоритъ, что Адашева, не смотря на явную къ нему немилость царскую, честили въ войскѣ, да и самые Ливонскіе граждане изъявляли отличное къ нему уваженіе. Царь могъ опять приблизить его къ себѣ: надлежало, говоритъ Карамзинъ (IX, 11) довершить ударъ и сдѣлать Грознаго столь несправедливымъ, столь виновнымъ противъ Адашева, чтобы послѣдній не могъ уже и мыслить объ искреннемъ примиреніи съ нимъ. Кончина Царицы подала къ тому случай. Смерть ея, говоритъ Курбскій, клеветники приписали Адашеву, какъ врагу ея и чародѣю; ибо безъ чародѣйства, по мнѣнію ихъ, онъ не могъ такъ долго владѣть умомъ царскимъ. Іоаннъ, можетъ быть, и невѣря столь нелѣпому обвиненію, принялъ однако же доносъ. Адашевъ, свѣдавъ о семъ, требовалъ суда и очной ставки съ доносчиками; но сего-то именно и не хотѣли враги его: они, по словамъ Курбскаго, представили Государю, что Адашевъ, какъ ядовитый василискъ, можетъ однимъ взоромъ снова очаровать его, и, по любви къ нему народа и войска, произвести мятежъ, да и страхъ сомкнетъ уста доносителямъ. Царь
