шаютъ своимъ ученикамъ, получаютъ плату за то, что говорятъ иное; но думаютъ они, какъ показываетъ ихъ поведеніе, совершенно тоже, что я. Въ самомъ дѣлѣ, чему же они ихъ учатъ? Словамъ, словамъ и словамъ. Въ число различныхъ наукъ, которыя они такъ важно преподаютъ имъ, они остерегаются принимать такія, которыя были бы имъ дѣйствительно полезны, такъ какъ это науки о вещахъ, и ученики не могли бы преуспѣвать въ нихъ; вмѣсто нихъ они выбираютъ такія, въ которыхъ кажущееся знаніе достигается заучиваніемъ терминовъ: геральдику, географію, хронологію, языки и проч.; науки, до такой степени далекія отъ интересовъ человѣка, особливо ребенка, что можно считать чудомъ, если что-нибудь изъ нихъ окажется полезнымъ хоть разъ въ жизни.
Удивятся, что я отношу изученіе языковъ къ числу безполезныхъ затѣй воспитанія; но пусть припомнятъ, что рѣчь идетъ о занятіяхъ ранняго возраста; а я стою на томъ, что до двѣнадцати-пятнадцати лѣтъ ребенокъ — оставляя въ сторонѣ феномены — не можетъ дѣйствительно изучить два языка.
Я согласенъ, что если бы изученіе языковъ, состояло только изъ изученія словъ, то есть фигуръ или звуковъ, которые ихъ выражаютъ, оно могло бы годиться для дѣтей; но языки, измѣняя знаки, измѣняютъ также представляемыя ими идеи. Головы формируются при по- мощи языковъ, мысли принимаютъ оттѣнокъ нарѣчій. Только разумъ общъ, духъ же въ каждомъ языкѣ принимаетъ свою особенную форму; эта разница быть можетъ является отчасти причиной или слѣдствіемъ національныхъ характеровъ: заключеніе, которое, повидимому, подтверждается тѣмъ обстоятельствомъ, что у всѣхъ націй міра языкъ слѣдуетъ за измѣненіями нравовъ, сохраняется и портится вмѣстѣ съ ними.
Изъ этихъ различныхъ формъ обычай даетъ одну ребенку и эту одну онъ сохраняетъ до наступленія разумнаго возраста. Чтобы пріобрѣсть двѣ, онъ долженъ умѣть сравнивать идеи; а какъ онъ можетъ ихъ сравнивать, когда и воспринять то ихъ не умѣетъ? Каждая вещь можетъ имѣть для него тысячу различныхъ знаковъ; но каждая идея можетъ имѣть лишь одну форму; потому онъ въ состояніи научиться говорить только на одномъ языкѣ. Однако онъ научается нѣсколькимъ, скажутъ мнѣ. Я отрицаю это. Мнѣ случалось видѣть эти маленькіе феномены, которые воображаютъ, будто говорятъ на пяти—шести языкахъ. Я слышалъ какъ они послѣдовательно говорили по нѣмецки, латинскими выраженіями; французскими выраженіями, итальянскими выраженіями; они дѣйствительно пользовались пятью или шестью словарями, но говорили всегда по нѣмецки. Словомъ, дайте дѣтямъ столько синонимовъ, сколько вамъ угодно: вы измѣните слова, а не языкъ; языкъ они будутъ знать только одинъ.
Именно для того, чтобы скрыть ихъ неспособность, ихъ заставляютъ изучать преимущественно мертвые языки, относительно которыхъ нѣтъ въ настоящее время непререкаемыхъ судей. Такъ какъ разговорное употребленіе этихъ языковъ давнымъ давно прекратилось, то довольствуются подражаніемъ тому, что написано въ ихъ книгахъ; и называютъ это говорить. Если таковы греческій и латинскій языки учителей, то можно себѣ представить, каковы они у дѣтей! Едва за-
