ни одинъ не долженъ принадлежать другому въ большей мѣрѣ, чѣмъ это нравится ему самому.
Итакъ, если правда, любезный Эмиль, что вы хотите быть любовникомъ вашей жены, то пусть она будетъ всегда вашей любовницей и своей госпожей; будьте счастливымъ, но почтительнымъ любовникомъ; получайте все отъ любви, ничего не требуя отъ обязанности, и пусть малѣйшія ласки будутъ для васъ не правами, а милостями. Я знаю, что стыдливость избѣгаетъ откровеннаго признанія и требуетъ, чтобы ее побѣждали; но развѣ, при деликатности и истинной любви, любовникъ обманывается насчетъ тайной воли? Развѣ онъ не знаетъ, когда сердце и глаза разрѣшаютъ то, въ чемъ уста притворно отказываютъ? Пусть каждый изъ двухъ, оставаясь всегда господиномъ своей личности и своихъ правъ, пользуется правомъ расточать ихъ другому только по собственной волѣ. Помните всегда, что даже въ бракѣ удовольствие законно лишь въ томъ случаѣ, если желаніе раздѣляется. Не бойтесь, дѣти мои, что этотъ законъ будетъ васъ отдалять другъ отъ друга, напротивъ, онъ будетъ поддерживать въ васъ обоихъ желаніе нравиться другъ другу, и предупредитъ пресыщеніе. Природа и любовь достаточно сблизятъ васъ, сушествуюіцихъ единственно другъ для друга.
При этихъ и другихъ подобныхъ замѣчаніяхъ Эмиль сердится, протестуетъ; Софи, сконфуженная, закрываетъ глаза вѣеромъ и ничего не говоритъ. Самый недовольный изъ двухъ, быть можетъ, не тотъ, кто громче жалуется. Я настаиваю неумолимо; я заставляю Эмиля краснѣть за его неделикатность; я ручаюсь за Софи, что она съ своей стороны принимаетъ это условіе. Я предлагаю ей высказаться; понятно, что она не рѣшается мнѣ противоречить. Эмиль съ безпокойствомъ смотритъ въ глаза своей молодой супругѣ; онъ видитъ въ нихъ, сквозь ея замѣшательство, какое-то страстное смущеніе, которое убѣждаетъ его не рисковать ея довѣріемъ. Онъ бросается къ ея ногамъ, цѣлуетъ съ увлеченіемъ руку, которую она протягиваетъ ему, и клянется, что кромѣ обѣшанной вѣрности, онъ отказывается отъ всякаго другого права на нее. Распоряжайся, говоритъ онъ, любезная супруга, моими удовольствиями, какъ ты распоряжаешься мо жизнью и мо участью. Хотя бы твоя жестокость стоила мнѣ жизни, я отдаю тебѣ мои драгоцѣннѣйшія права. Я не хочу ничѣмъ быть обязаннымъ твоей снисходительности, я хочу все получать отъ твоего сердца.
Добрый Эмиль, успокойся. Софи слишкомъ великодушна сама, чтобы позволить тебѣ умереть жертвой твоего великодушія.
Вечеромъ, разставаясь съ ними, я говорю имъ самымъ серьезнымъ тономъ, какой только могу принять: помните оба, что вы свободны и что здѣсь не можетъ быть рѣчи о супружескихъ обязанностяхъ; повѣрьте мнѣ, не нужно ложнаго смиренія. Эмиль, хочешь ты уйти? Софи позволяетъ. Эмиль въ бѣшенствѣ готовъ меня побить. А вы что скажете, Софи? Не увести ли мнѣ его? Плутовка, краснѣя, отвѣчаетъ: да. Очаровательная и сладкая ложь, которая стоитъ дороже истины!
На другой день... Но картина счастья уже не увлекаетъ людей; растлѣніе порока извратило ихъ вкусы не менѣе, чѣмъ сердца. Они не способны болѣе чувствовать то, что трогательно, ни видѣть того, что привлекательно. Вы, которые, желая нарисовать наслажденіе, не
