Къ этимъ различнымъ занятіямъ присоединяется занятіе ремесломъ, которое мы изучили. По крайней мѣрѣ одинъ день въ нѣдѣлю и всѣ дни, когда дурная погода не позволяетъ намъ предпринимать прогулокъ, мы проводимъ съ Эмилемъ за работой въ мастерской. Мы работаемъ не для вида, не такъ какъ люди стоящіе выше этого состоянія, а какъ настоящіе хорошіе работники. Однажды отецъ Софи, зайдя повидать насъ, находитъ насъ за работой и съ восторгомъ сообщаетъ женѣ и дочери о томъ, что онъ видѣлъ. Повидайте этого молодого человѣка за работой и вы увидите, презираетъ ли онъ занятія бѣднаго человѣка! Можно себѣ представить, съ какимъ удовольствіемъ Софи слушаетъ эти слова! Къ этому возрашаются не разъ, женщинамъ хотѣлось бы застать насъ за работой. Меня распрашиваютъ, не показывая вида; и узнавъ заранѣе, въ какой день мы будемъ работать, мать съ дочерью берутъ коляску и пріѣзжаютъ въ городъ въ этотъ самый день.
Войдя въ мастерскую, Софи замѣчаетъ на другомъ концѣ молодого человѣка въ курткѣ, съ небрежно подвязанными волосами, до такой степени поглощеннаго своимъ дѣломъ, что онъ не видитъ ея: она останавливается и дѣлаетъ знакъ своей матери. Эмиль, съ долотомъ въ одной рукѣ и съ колотушкой въ другой, заканчиваетъ пазъ; потомъ онъ выпиливаетъ доску и кладетъ ее на станокъ, чтобы отполировать. Это зрѣлище не вызываетъ смѣха со стороны Софи, оно ее трогаетъ, оно почтенно. Женщина, почти своего главу; онъ работаетъ для тебя, онъ добываетъ твой хлѣбъ, онъ кормитъ тебя; вотъ мужчина.
Межъ тѣмъ какъ онѣ внимательно наблюдаютъ, я замѣчаю ихъ и дергаю Эмиля за рукавъ: онъ оборачивается, видитъ ихъ, бросаетъ инструменты, кидается къ нимъ съ радостнымъ крикомъ. Послѣ первыхъ изліяній восторга, онъ усаживаетъ ихъ и снова берется за работу. Но Софи не сидится на мѣстѣ, она сейчасъ-же вскакиваетъ, обходитъ мастерскую, осматриваетъ инструменты, пробуетъ полировку досокъ, подбираетъ стружки съ полу, и затѣмъ объявляетъ, что ей нравится это мастерство, потому что оно чисто. Шалунья пробуетъ даже подражаетъ Эмилю. Своей бѣлой и хрупкой ручкой она пытается дѣйствовать долотомъ; долото скользить и не забираетъ доску. Мнѣ кажется, я вижу амура, который смѣется въ и воздухѣ трепещетъ крылышками, слышу его веселый крикъ: Геркуелесъ отомщенъ.
Между тѣмъ мать спрашиваетъ мастера: сколько вы платите, сударь, этимъ подмастерьямъ? Мадамъ я плачу каждому изъ нихъ по двадцати су въ сутки на моихъ харчахъ; но если бы этотъ молодой человѣкъ захотѣлъ, онъ могъ-бы заработать больше, такъ какъ это лучшій работникъ въ округѣ. — Двадцать су въ сутки на вашихъ харчахъ, говоритъ мать, глядя на насъ съ умиленіемъ. — Точно такъ, мадамъ, отвѣчаетъ мастеръ. — При этихъ словахъ она бѣжитъ къ Эмилю, обнимаетъ его, прижимаетъ къ своей груди, орошая его слезами и не имѣя силы выговорить что либо, кромѣ: сынъ мой! о, сынъ мой!
Побесѣдовавъ нѣсколько времени съ нами, но не отрывая насъ отъ работы, мать говоритъ дочери; поѣдемъ, уже поздно, не слѣдуетъ заставлять себя ждать. Затѣмъ, подойдя къ Эмилю и потрепавъ его по щекѣ, она говоритъ ему: ну, хорошій работникъ, не хотите-ли отправиться съ нами? Онъ отвѣчаетъ печальнымъ тономъ; я нанялся,
