остановится тотъ, кто, подъ покровомъ тайны, дѣлаетъ себя самаго судьей своихъ фантазій».
Послѣ этого заслуженнаго реприманда, обращеннаго гораздо болѣе ко мнѣ, чѣмъ къ моему воспитаннику, эта мудрая мать оставляетъ насъ, приведя меня въ восторгъ своимъ рѣдкимъ благоразуміемъ, которое не придаетъ значенія тому, что дочь цѣлуютъ въ губы въ ея присутствіи и пугается того, что осмѣливаются цѣловать ея платье наединѣ. Размышляя надъ нелѣпостью нашихъ правилъ, всегда жертвующихъ приличію истинной честностью, я понимаю, что языкъ тѣмъ болѣе цѣломудренъ, чѣмъ испорченнѣе сердца, а манеры тѣмъ строже, чѣмъ безчестнѣе ихъ обладатели.
Внѣдряя, по этому случаю, въ сердце Эмиля обязанности, которыя мнѣ слѣдовало-бы растолковать ему раньше, я нападаю на новую мысль, которая, быть можетъ, оказываетъ величайшую честь Софи, хотя я остерегаюсь сообщить о ней ея возлюбленному; именно, для меня становится яснымъ, что мнимая гордость, въ которой ее упрекаютъ, есть, быть можетъ, только весьма разумная предосторожность, съ цѣлью оберечь себя отъ себя самой. Имѣя несчастье сознавать въ себѣ пылкій темпераментъ, она боится первой искры и всѣми силами отдаляетъ ее. Не изъ гордости она строга, а изъ скромности. Она принимаетъ надъ Эмилемъ власть, которую боится утратить надъ Софи; она пользуется первымъ, чтобы бороться со второй. Имѣй она больше довѣрія къ себѣ, она не была бы такъ горда. За исключеніемъ этого единственнаго пункта, найдется-ли въ мірѣ дѣвушка, болѣе сговорчивая и кроткая? такъ терпѣливо выносящая обиду? такъ боящаяся нанести ее другому? такая непритязательная во всемъ, кромѣ добродѣтели? Да и не добродѣтелью своей она гордится, она горда лишь съ цѣлью сохранить ее; когда же она можетъ, ничѣмъ не рискуя, предаваться склонностямъ своего сердца, она можетъ ласкать даже своего возлюбленнаго. Но ея осторожная мать не сообщаетъ всѣхъ этихъ деталей даже ея отцу; мужчинамъ не слѣдуетъ знать всего.
Далекая отъ того, чтобы возгордиться своей побѣдой, Софи, наоборотъ, сдѣлалась еще болѣе снисходительной и менѣе требовательной со всѣми, за исключеніемъ, быть можетъ, одного того, кто вызвалъ эту перемѣну. Чувство независимости не переполняетъ болѣе ея благороднаго сердца. Она скромно торжествуетъ побѣду, которая стоитъ ей свободы. Ея манеры не такъ свободны и рѣчь застѣнчивѣе съ тѣхъ поръ, какъ она не можетъ слышать слово «возлюбленный», не покраснѣвъ; но довольство проглядываетъ сквозь это замѣшательство, и сама эта стыдливость не непріятное чувство. Разница въ обращеніи особенно замѣтно сказывается въ отношеніи молодыхъ ухаживателей. Съ тѣхъ поръ, какъ она перестала ихъ бояться крайняя сдержанность, съ какой она относилась къ нимъ, замѣтно ослабѣла. Сдѣлавъ свой выборъ, она стала относится съ одинаковой любезностью къ безразличнымъ для нея людямъ; менѣе требовательная къ ихъ достоинствамъ, съ тѣхъ поръ, какъ перестала интересоваться ими, она находитъ ихъ довольно милыми для людей, которые никогда не будутъ имѣть для нея значенія.
Если бы истинная любовь могла пользоваться кокетствомъ, то я, пожалуй, замѣтилъ бы кое-какіе слѣды его въ обращеніи съ
