недостаточно, чтобы онъ ихъ видѣлъ, ей хочется, чтобы онъ ихъ предполагалъ. Вѣдь онъ достаточно видѣлъ, чтобъ угадать остальное.
Надо думать, что во время нашихъ ночныхъ разговоровъ Софи и ея мать тоже не оставались нѣмыми; были вырваны кое-какія признанія, даны кое-какія наставленія. На слѣдующее утро всѣ сходятся подготовленными. Не прошло еще двѣнадцати часовъ съ тѣхъ поръ, какъ наши молодые люди встрѣтились; они еще не обмѣнялись ни однимъ словомъ, а между тѣмъ видно, что они уже понимаютъ другъ друга. Въ ихъ обращеніи другъ съ другомъ нѣтъ фамильярности; они стѣсняются, конфузятся; они не разговариваютъ; ихъ опущенные глаза какъ-будто избѣгаютъ встрѣчи, и это уже признакъ взаимнаго пониманія: они избѣгаютъ встрѣчи, но съ общаго согласія; они уже чувствуютъ необходимость тайны прежде чѣмъ что-либо сказано.
Передъ отъѣздомъ мы просимъ позволенія лично вернуть вещи, которыя уносимъ на себѣ. Уста Эмиля обращаются съ этой просьбой къ отцу, къ матери, тогда какъ глаза его гораздо настойчивѣе просятъ о томъ же дочь. Софи не отвѣчаетъ ни словомъ, ни знакомъ, она какъ-будто ничего не видитъ, ничего не слышитъ; но она краснѣетъ, и эта краска на лицѣ отвѣтъ еще болѣе ясный, чѣмъ слова родителей.
Намъ позволяютъ вернуться, не приглашая насъ оставаться. Это требуется приличіемъ: путникамъ, нуждающимся въ гостепріимствѣ, оказываютъ его, но неприлично влюбленному ночевать въ домѣ той, которую онъ любитъ.
Не успѣли мы выйти изъ этого милаго дома, какъ Эмиль начинаетъ мечтать о поселеніи по сосѣдству съ нимъ, ближайшая хижина кажется ему черезчуръ отдаленной; онъ желалъ бы ночевать во рву усадьбы. Юный вѣтренникъ, — говорю я ему сострадательнымъ тономъ — какъ! страсть уже ослѣпляетъ васъ! Вы уже готовы забыть о благопристойности и разумѣ! Несчастный! Вы считаете себя влюбленнымъ, и хотите опозорить вашу возлюбленную! Что скажутъ, когда узнаютъ, что молодой человѣкъ, вышедшій изъ ея дома, ночуетъ въ окрестностяхъ? Вы любите ее, говорите вы? Такъ вамъ-ли губить ея репутацію? Это-ли плата за гостепріимство, оказанное вамъ ея родителями? Неужели вы принесете позоръ той, отъ которой ожидаете своего счастья? — Эхъ — восклицаетъ онъ — можно-ли придавать значеніе пустой болтовнѣ и несправедливымъ подозрѣніямъ людей? Вѣдь вы же сами учили меня пренебрегать ими! Кто можетъ знать лучше меня, какъ я уважаю Софи, какъ я хочу окружить ее почтеніемъ? Моя привязанность не составитъ ея позора, она составитъ ея гордость, она будетъ достойна ея. Если мое сердце и мои заботы будутъ всюду воздавать ей поклоненіе, котораго она заслуживаетъ, то чѣмъ могу я оскорбить ее? — Дорогой Эмиль, возражаю я, цѣлуя его, вы разсуждаете съ своей точки зрѣнія, научитесь разсуждать съ ея точки зрѣнія. Не сравнивайте честь одного пола съ честью другого; онѣ основываются на совершенно различныхъ принципахъ. Эти принципы одинаково основательны и разумны, такъ какъ одинаково вытекаютъ изъ природы, и таже добродѣтель, которая заставляетъ васъ презирать людскіе разговоры по отношенію къ себѣ самому, побуждаетъ васъ придавать имъ значеніе, когда они относятся къ вашей возлюбленной. Ваша честь только въ васъ самихъ, а ея зависитъ отъ другихъ. Пре-
